Дима прислушался, поморщился, сказал:

— Да не диггерство это даже. Баловство одно.

— Хорошо, — сказал Леший. — Как давно балуешься?

— Полгода где-то.

Голова его сохраняла прежнее положение казнимого на плахе, но при этом он то и дело испуганно, по-жеребячьи, скашивал глаза на Лешего.

— И где успели побывать? — спросил Леший.

— Да нигде толком…

— «Бродвей», «Кузница», «Пирожок»? Может, «Адская щель»?

Дима быстро глянул на него и отвернулся.

— Нет. То есть…

Он вдруг выпрямил спину, как на картине «Допрос партизана», и громко отчеканил в пространство:

— Я не сексот! И ничего говорить не буду!

Леший нарисовал рядом еще одну вертикальную линию, хотя под фамилией Поликарпов по-прежнему было пусто.

— И почему так сердито? — поинтересовался он.

— Я узнал вас! — На скулах у Димы заходили желваки. — Вы — Леший. Это вы меня избили там, под землей…

— Ну, «избил» это громко сказано, — заметил Леший. — Я ведь тоже тебя узнал… Рыба, если не ошибаюсь?

Рыба раздул ноздри и изобразил на лице что-то вроде презрительной усмешки. Попытался изобразить. Это было нелегко.

— До тебя хоть сейчас дошло, что ты людей тогда в метановую ловушку завел и чуть не изжарил их зажигалкой своей? — спросил его Леший. — Или до сих пор думаешь, что герой?

— Я не знал ни о каких ловушках, — сквозь зубы проговорил Рыба. — Вы их расставляете, вам лучше знать…

Леший покачал головой.

— Дурак, ну что тут скажешь. Почитай любое пособие по спелеологии — будешь знать немного больше. Кто их расставляет, эти ловушки, где и зачем…

Он протер уставшие глаза, надул щеки, с шумом выдохнул.

— Короче, Рыба. Чудо-юдо рыба кит… А разве под землей рыбы водятся?

Помолчал, выдохнул еще раз.

— Видимо, все-таки не водятся. Не место им там. Поэтому я тебе вот что, Рыба, скажу. Кидай дурное. Серьезно. Пугать я тебя не хочу, хотя ты сам должен понимать, что, кроме заявления твоей мамы, есть еще живой свидетель твоего присутствия на закрытой территории. В смысле я сам. Такая ерунда получается. Для меня, как для майора милиции, даже не нужен второй свидетель…

— Никаких жертвоприношений не было, — проговорил Рыба напряженными дрожащими губами. Он готов был вот-вот расплакаться. — Я выдумывал это все!.. Байки травил!

— А как твоя мать узнала про эти байки?

— Не знаю. Подслушивала, когда по телефону говорил… Или в «аську» мою залезла…

— Удружила она тебе, нечего сказать. — Леший провел в блокноте еще одну вертикальную линию. — Но оно и к лучшему. Теперь ты по крайней мере знаешь, в какое дерьмо вляпался. И заруби на носу: со мной лучше не связываться. Еще раз сунешься в «минус» — я тебя найду. По следу, по запаху вычислю. И тогда окажется, что мама не зря беспокоилась, сердце рвала, как вон она сейчас рвет. Слышишь, как она в прихожке вашей по телефону рыдает, какого-то там ангела-чиновника разжалобить пытается?

— Слышу, — сказал Рыба тихо.

— Ты все понял?

Рыба поднял на него глаза.

— Да. То есть… Сейчас мне ничего не будет? Ну… Вообще ничего?

— Ты свое получил. И получишь еще от родителей, когда я уйду.

Рыба посмотрел в сторону, пряча лицо. Громко сглотнул.

— Но при одном только условии, — добавил Леший и показал ему пустую страничку своего блокнота. — Вот здесь я должен записать адреса всех твоих дружков и подружек, всех, которых ты в «минус» водил.

— Зачем это еще? — снова набычился Рыба. — Никаких адресов я давать не собираюсь…

— Вот те, бабка, Юрьев день! — весело удивился Леший. — И оставишь меня вот как есть без явок и без паролей?.. Да куда ж ты денешься, вобла ты подземная, чудо-юдо ты в перьях?

«Наверное, обзвонить успел всех своих, — злился Леший, подъезжая к четвертому адресу. — Да не наверное — точно. Только я за дверь, он — на телефон. Надо было мне раньше раскумекать, что-то предпринять. А что предпринять? Связать его или усыпить? Провода обрезать? И на фиг мне вообще такая работа? Жандарм я им, что ли? Нет, надо заканчивать — напишу рапорт и „закинусь“ свободным человеком…»

Вот и дом. Слегка обновленная, подлатанная «хрущевка». Дверь парадного — страшненькая, цифры на домофоне исцарапаны, почти ничего не разобрать. Надо надеяться, хотя бы здесь не живут нефтяники и бывшие директора оптовых баз.

Подсвечивая себе зажигалкой, Леший набрал номер квартиры.

— Слушаю, — ответил женский голос.

— Здравствуйте. Герасимовы здесь проживают?

— Кто вам нужен?

— Да, собственно, все, кто есть в наличии. Я из милиции. Майор Синцов.

Пауза.

— А что случилось?

— Ничего. Обхожу дома, провожу беседы. Я буквально на несколько минут.

Внутри двери что-то громыхнуло.

— Открыто — входите.

Семейство Герасимовых состояло из мамы и дочки: Лидии Станиславовны — невзрачная толстуха, тапки какие-то старушечьи, и Полины Александровны — полная мамина противоположность: высокая, стройная, красивая. Отец ушел из семьи в 93-м, умер при невыясненных обстоятельствах в Нижнем Новгороде пять лет спустя. Дело лежало в так называемом «длинном сейфе», куда сваливаются все папки по алкоголикам, наркоманам и бомжам, для которых жизнь — состояние чисто случайное, а любая смерть является естественной. Дело закрыто в 2002-м.

Все это, конечно, Леший узнал не от мамы и не от дочки — информацию пробили в отделе Евсеева, пока он ехал сюда.

— Разговор будет короткий, но серьезный, — объявил Леший после всех формальностей. — Вас, Лидия Станиславовна, я официально ставлю в известность о том, что ваша дочь Полина Герасимова входит в неформальную группу, которая занимается проникновением в закрытые подземные коммуникации и именует себя диггерами.

— Диггер-готами, — поправила Полина.

— Не важно. Занятие это не только опасное, но и противоправное, наказывается по закону. Пока что вашей дочери везло, она не была задержана нашими сотрудниками. Но и у везения бывают свои пределы. Поэтому у вас два пути. Первый — запретить дочери общаться с представителями неформальной группы и контролировать ее досуг. Второй — готовиться к серьезным неприятностям с законом. В этом случае, конечно, об успешном завершении образования можно будет позабыть. Вот, собственно, такой расклад.

Лидия Станиславовна внимательно выслушала его, приподняла брови и кончиком мизинца деликатно почесала нос.