— Иванок когда вернулся?

— Летом. Тифом переболел. Ох бойкий малый! А почему ты спросила?

— Он с Сашей был. Там, под Вязьмой. Саша считал, что он погиб.

— Иванок рассказывал, что воевал в отряде Курсанта. А мы ему не поверили. Уж очень он лихо врал.

— Не врал он. Саша о нем рассказывал: Иванок и в разведку ходил, и через линию фронта.

— Вот он и рвется теперь назад. Отхлиял, сил поднабрался на мамкиных картохах. Попробовал ворон крови… Такой же станет, как и Курсант. — И Петр Федорович долгим взглядом посмотрел на дочь.

— Каким? — вскинула глаза Зинаида.

— А таким… Вот по нем и скучает. Ты пистолет-то свой оставь. Ни к чему он тебе. Я его в огороде закопаю. От греха подальше.

Петр Федорович расспрашивал о стариках Сидоришиных, об их невестке и Степане. Нет ли от него вестей? Потом заговорил о внуках. И вдруг сказал:

— Оставляй Прокошку у нас. Мы ж тут тоже не голодаем. Прокормим.

— Ох, тятя, не знаю… Он у нас там на хуторе помощник. За ребятами присматривает. Воду носит. Да и назад мне без него — страшно…

— А то бы и перезимовал у нас с бабкой. Слышь, Зинаида, что говорю тебе?

Зинаида вздохнула. И отца с матерью ей было жалко. И через лес одной идти страшно.

Так и уснула с беспокойной мыслью о завтрашнем дне.

Но утром все решилось в одно мгновение.

Еще затемно, когда в овраге и в других укромных местах стояли студеные неподвижные сумерки, в овин забежала соседская девочка и с порога закричала:

— Немцы приехали! Говорят, всех парней и девушек на станцию погонят!

Петр Федорович швырнул в угол топор, метнулся к окну. Мимо, по черной выбитой стежке, по которой жившие в овраге, в землянках, носили из пруда воду, пробежал Иванок.

— Зина! Быстро одевайся! Забирай Прокопа и — в лес! А я пойду, может, задержу их. — Руки у Петра Федоровича ходили ходуном, и он никак не мог застегнуть пуговицы полушубка.

Зинаида соскочила с лежанки, сунула ноги в валенки.

— Прокоша! Сынок! Проснись, уходим!

Прокопий натянул штаны, толстый вязаный свитер. Ощупал вещмешок.

— Мам, а где пистолет?

Выскочили, побежали в заросли молодого сосняка. А в овраге уже голосила, истошно кричала деревня. Лаяли овчарки.

— Мам, они с собаками! Бегом надо! Бегом!

А у нее от страха подкашивались ноги, перехватывало дыхание. Уже когда выбежали к вырубкам, увидели: кто-то метнулся впереди, в заросли орешника. Зинаида узнала рыжую собачью шапку Иванка и закричала:

— Иванок! Иванок! Погоди!

Иванок вышел из-за дерева, когда они пробежали мимо.

— Теть Зин, вы куда?

— В лес. Пойдем с нами.

Иванок молчал. Смотрел на них бешеными прыгающими глазами и молчал.

— Они всех угонят. Там сестра… Она на колодец ушла. А они как раз в деревню заехали.

— Что ты хочешь? — спросила его Зинаида.

— Я без Шуры не могу уйти.

— Пойдем. У них собаки. Начнут искать, и нас найдут.

И она, крепко ухватив за руку Прокопия, потащила его в лес.

— Я вас догоню! — крикнул им вслед Иванок и кинулся назад, к вырубкам.

Винтовку, с которой Иванок весной пришел домой после нескольких недель скитаний по лесам и глухим деревням, он спрятал в овраге, в дровах, в круглой кладне под ракитой. И когда мать вбежала в землянку и закричала: «Сынок, немцы! Убегай в лес!» — он тут же вспомнил о своей похоронке и кинулся было разбирать крадню. Но вспомнил о сестре. Шура несколько минут назад взяла ведра и пошла по воду. Но там, возле пруда, уже гудели моторы и слышались команды на немецком языке. Все. Поздно. Он уже ничего не сможет сделать. Если это действительно облава, то Шуру уже схватили. И он побежал к лесу. В сосняке оглянулся: из овина, в котором жили старики Бороницыны, выскочили двое и, застегиваясь на ходу, тоже побежали прочь из деревни. А в овраге и возле пруда, где стояли уцелевшие во время пожара дворы, уже началась суматоха, поднялся вой и крик.

О том, что немцы и полицаи, в деревнях проводили облавы на молодежь, он узнал еще весной, когда после гибели отряда Курсанта пробирался в свои родные Прудки. Дважды попадал в такие облавы, и всякий раз удавалось ускользнуть. Он знал, как в таких случаях действовали жандармы и полиция: обычно заходили в деревню с двух сторон, расставляли посты на всех дорогах и тропах и потом уже начинали с первого двора. Перетряхивали всю деревню. Подходящих по возрасту сгоняли в одно место, переписывали пофамильно. Отпускали только убогих инвалидов. Когда шурудили в дворах, заглядывали всюду: и в чуланы, и в кубела с салом, и в лари с мукой и крупой. Грабили все, что попадало под руки. А иногда вытворяли и что похуже.

Иванок пробежал по оврагу, выбрался на зады, а там, вот он, сосняк. Останавливаясь и прислушиваясь к крикам в деревне, он уловил, что и те двое, выскочившие из бороницынской риги, бежали по его следу. Он знал, кто это: тетя Зина с племянником. Некоторое время он следил за ними, крался, перебегая полянки, рядом. В лесу он их окликнул.

Воронцов приказал не останавливаться до утра. Шли из последних сил. Шли, засыпая на ходу, толкая плечами деревья и мгновенно просыпаясь от посторонних шорохов и окриков шепотом младших командиров: «Не спать! Подтянуться!»

Нелюбин, не доверяя конвоирам, которые тоже клевали носом, сам приглядывал за пленными. Шел немного позади и все время смотрел вперед и слушал, не шагнул ли кто из немцев в сторону, не замер ли за деревом. Нет, Нелюбина не обманешь, Нелюбин на войне уже опытный человек. Не только на фронте, но и в окружении, и в плену, и в партизанах побывал. И что такое ночной марш по лесу, без дороги, с вымотанными вконец людьми, тоже знает. Слава богу, приодели немного совсем обносившихся и раздетых. Теперь и они стали похожи на бойцов. Эх, какой молодец у них командир, думал Нелюбин о Воронцове. Вот выйдем, выпустил он на волю свою мечту, и присвоят нашему курсанту лейтенантское звание. А может, даже сразу старшего лейтенанта. А что? Разберутся, учтут все его заслуги и геройские поступки и вынесут справедливое решение — присвоить курсанту Воронцову Александру Григорьевичу звание старший лейтенант РККА и назначить на должность… командира стрелковой роты, а может, даже и батальона! Вот так! А что? С таким командиром не страшно воевать. Умный, рассудительный. Младших командиров ценит, прислушивается к их мнению. Хотя и строг порой бывает. Настоящий командир. Другого солдату и желать не надобно.

— Кондратий Герасимович, — очнулся Нелюбин от голоса Воронцова. Тот догнал его и, видать, давно уже шел совсем рядом. — Останавливайте людей на отдых. Располагайтесь. А я с танкистами и Степаном вперед пройдусь.