— Капитан, сдается, пора мне отвезти мистера По домой, а то на нем лица нет.

— Хорошо, — согласился Расселл, — не вижу причины, почему бы ему не отправиться восвояси. — И, обернувшись ко мне, уточнил: — Вы уверены, что рассказали нам обо всем, что здесь произошло, мистер По? — Как и прежде, в голосе его явственно слышалось сомнение.

Заверив его — насколько мог, искренне, — что ничего не упустил в своих показаниях, я перенес ноги на пол, ухватился обеими руками за край кровати и с трудом поднялся.

Но этот безумный вечер до такой степени подорвал мои силы, что, как только я сделал первый шаг, колени мои подогнулись, и я чуть не рухнул на пол. От такой участи я был избавлен Крокеттом, который проворно ухватил меня за правую руку повыше локтя и помог удержаться на ногах.

— Давайте уж помогу, старина! — предложил он, и я оперся на него, чтобы одолеть пространство комнаты. — Чтоб меня повесили — вас качает, точно пароход с одним колесом!

Ландо, которое доставило нас на маскарад, Крокетт отправил на Эмити-стрит с сестрицей и мисс Муллени, а потому вынужден был раздобыть для меня другой экипаж.

Как он это сделал — не знаю. Мои умственные способности совершенно отказали мне, и хотя к ногам вернулась способность передвигаться, мой разум как будто разучился работать самостоятельно. Точнее всего было бы сравнить это состояние с феноменом лунатизма или, еще вернее, ночного кошмара. Мои широко раскрытые глаза не воспринимали ничего, кроме навеки отпечатавшегося в них образа несчастной Генриетты Никодемус, обезглавленного туловища, перерубленной шеи, откатившейся в сторону головы. Это страшное зрелище не выпускало меня из своих беспощадных когтей.

Надо полагать, Крокетт каким-то образом сумел-таки раздобыть экипаж; надо полагать, он проводил меня до его двери и помог забраться вовнутрь. Затем мужественный покоритель прерии, по всей вероятности, сел на козлы, взял в руки вожжи и экипаж покатил по темным, холодным и пустым улицам. Я, дрожа, сидел на пассажирском сиденье.

Обо всем этом я могу судить не на основании собственных воспоминаний, а лишь гипотетически, ибо спустя какое-то время я оказался перед входом в наш смиренный дом на Эмити-стрит и верная рука Крокетта поддерживала меня под локоть. Из всего дальнейшего в моей памяти также удержались лишь самые смутные и фрагментарные впечатления: дверь распахнулась; послышался тревожный крик — Матушку напугал мой отсутствующий взгляд, бледное лицо и окровавленный наряд, — Крокетта радостно приветствовала Марианна Муллени, которая доставила Виргинию домой и дожидалась возвращения пограничного жителя; Матушка сообщила приятное известие, что сестрица, несмотря на пережитое этим вечером потрясение, уже крепко спит; Крокетт быстро и ласково попрощался с нами и обещал вернуться утром «на трубку совета»; крепкие, несказанно добрые руки Матушки обвились вокруг моих плеч, и она повела меня в спальню, где, даже не сменив свой наряд на ночную рубашку, я проковылял к постели и упал вниз лицом на матрас. Я сразу же погрузился в затянутый, тревожный и пугающе схожий с реальностью сон, в котором осужденная королева Мария Антуанетта ехала, рыдая, на большой телеге с деревянными колесами, влачившей ее по извилистым парижским улицам на роковую встречу с «бритвой нации».

Очнувшись со стоном, я увидел, что в спальню уже проник солнечный свет. Первые мгновения я не был способен к последовательному мышлению и лишь смутно, хотя крайне мучительно припоминал, что накануне произошли некие экстраординарные и аномальные события, но не мог сообразить, в чем они заключались. Что именно случилось? Почему я сплю поверх постели, а не располагаюсь с комфортом под одеялом? И почему я так странно одет?

Потом я почувствовал что-то липкое, неприятное на руках. Подняв ладони на уровень глаз, я обнаружил на них засохшие красно-коричневые пятна. В этот момент истина страшным ударом обрушилась на меня. Вскочив с постели, я бросился к умывальнику и принялся яростно оттирать кровавые следы чудовищного злодеяния. Затем, сорвав с себя окровавленную простыню, я поспешно переоделся в обычный свою костюм и вышел из комнаты.

На кухне я Матушку не застал. Заглянув в комнату к Виргинии, я обнаружил добрую женщину у ложа ее любимой дочери. Виднелась только голова сестрицы на подушке, все остальное скрывало одеяло. Глаза ее были закрыты, черты лица абсолютно неподвижны и очень бледны. Более всего она походила на труп только что скончавшегося человека, и, должен признаться, это сходство придавало ей странную, сверхъестественную прелесть. Трепетный вздох сорвался с моих уст и дал Матушке знать о моем присутствии. Увидев граничившую с отчаянием тревогу на моем лице, она поспешила меня заверить, что, несмотря на страшные события, произошедшие на маскараде, и на злоупотребление различными деликатесами, от которого сестрице слегка нездоровится, ангельскому созданию ничего не угрожает.

Осведомившись затем о моем собственном здоровье, физическом и эмоциональном, и услышав в ответ, что оно таково, как и можно было ожидать при данных обстоятельствах, Матушка сказала:

— Я оставила для тебя на плите вкусную кашку. Пойди поешь, это пойдет тебе на пользу. Я еще немного посижу с Виргинией.

Я подчинился указаниям доброй женщины, проследовал на кухню и подкрепился изрядной порцией живительной пищи. Едва я выскреб последние ложки со дна миски, как громкий стук в дверь возвестил о появлении полковника Крокетта.

Я поспешил впустить гостя в наш дом и провел его к себе в кабинет, где мы заняли уже привычные места: я — за письменным столом, он — в кресле напротив. Сменив свой лесной наряд на обычный костюм, он выглядел вроде бы как обычно, однако на его загорелом, обветренном лице проступило какое-то странное, озадаченное выражение.

— Страшно рад видеть вас снова на ногах, По! — заявил он, окидывая меня весьма пристальным взглядом. — Вчера, когда я отвозил вас домой, вы выглядели на редкость паршиво. А как поживает миз Виргинии?

— Она спокойно спит у себя в комнате, и наша верная Матушка дежурит возле нее. Матушка заверила меня, что дорогое дитя скоро вполне оправится. Учитывая деликатность ее юного организма, еще удивительно, что потрясающие события вчерашнего вечера не повергли ее в более тяжкий недуг.

— Потрясающие — это точно! — подхватил полковник. — Я такой дьявольщины не видывал со времен кровавой резни в форте Миммс, когда адский выползень Красный Орел и его банда головорезов убивали всех подряд, точно мясники на бойне.

— Действительно, — отозвался я, — судя по глубоким морщинам, запечатлевшимся на вашем лице, видно, как глубоко задела вас трагедия, которую мы предвидели, но не смогли предотвратить.

— Да уж, — угрюмо проворчал пограничный житель. — Одно только дело должны были мы делать на этой вечеринке — следить, чтобы с бедной миссус Никодемус не приключилось худого. Не знаю, как вам, По, но старому Дэви Крокет ту эдакая микстура, то бишь провал — не по нутру.

— Всецело разделяю ваши чувства, — уныло ответил я. — Но вынужден задать себе вопрос, было ли вообще в наших силах изменить что-то. Я начинаю подозревать, — тут вопреки моей воле голос мой слегка, но заметно дрогнул, — начинаю подозревать, что наш противник наделен сверхчеловеческими способностями.