— Я был бы бесконечно счастлив — быть может, хоть это отрезвило бы наших солдат и прервало постыдное братание.

На участке соседнего полка командующий армией был встречен… бравурным маршем германского егерского полка, к оркестру которого потянулись наши “братальщики” — солдаты. Генерал со словами “Это измена!” повернулся к стоявшему рядом офицеру, приказав передать “братальщикам” обеих сторон, что, если немедленно не прекратится позорнейшее явление, он откроет огонь из орудий.

Дисциплинированные германцы прекратили игру… и пошли к своей линии окопов, по-видимому, устыдившись мерзкого зрелища. А наши солдаты — о, они еще долго митинговали, жалуясь на “притеснения контрреволюционными начальниками их свободы”…» И это касалось не только двух полков, увиденных Корниловым в первый же день, а всей армии.

Конечно, были и исключения. Так, именно в летние дни 1917-го появилась на фронте первая ударная часть русской армии — 1-й добровольческий ударный отряд под командованием Генерального штаба капитана М.О. Неженцева. В нем числился 91 офицер и 1763 солдата. В соответствии с приказом Верховного главнокомандующего № 578 от 8 июня 1917 года отличительными знаками ударных частей стали черно-красный шеврон на правом рукаве и «Адамова голова» (череп со скрещенными костями) вместо кокарды. Отряд прекрасно проявил себя в боях и 11 августа был преобразован в трехбатальонный Корниловский ударный полк, став, таким образом, своеобразной «личной гвардией» полководца.

Другой безраздельно преданной Лавру Георгиевичу частью зарекомендовал себя Текинский конный полк, укомплектованный туркменами из племени теке. Огромное впечатление на них произвело то, что Корнилов в совершенстве владел их родным языком. Среди текинцев Корнилов получил почетное прозвище «уллу бояр» — великий воин.

…25 июня 1917 года 8-я армия генерал-лейтенанта Л. Г Корнилова пошла в наступление, нанося вспомогательный удар на город Галич. Это направление генерал выбрал сам, проигнорировав приказ Ставки наступать на Рогатин — атаку Галича Корнилов счел более выигрышной и не просчитался. За шесть дней 8-я армия продвинулась на 18 верст, отбросила 7-ю австро-венгерскую армию и спешившие ей на помощь германские резервы, взяла в плен 834 офицера и 35 809 солдат противника, захватила 121 орудие, 99 минометов и бомбометов, 403 пулемета. Получили боевое крещение «ударники», чья блистательная атака австрийских позиций под Ямницей стала одной из самых ярких страниц истории Первой мировой войны. Потери 8-й армии составили 352 офицера и 14 456 солдат убитыми и ранеными. 27 июня, в день взятия 1-й и 4-й Заамурскими стрелковыми дивизиями города Галича, Корнилов был произведен в чин генерала от инфантерии. На рассвете 28 июня части 164-й пехотной дивизии без боя заняли город Калуш…

Однако успех корниловской армии был сведен на нет поведением ее соседей — частей 7-й и 11-й армий. Добившись первоначального успеха, войска быстро выдохлись, начали митинговать, обсуждая боевые приказы или вовсе отказываясь выполнять их. А после первого же контрудара в панике покатились назад, сдавая Галич, Калуш, Тарнополь… Начался общий отход Юго-Западного фронта. Его главнокомандующий генерал от инфантерии А.Е. Гутор выправить ситуацию уже не мог.

В такой обстановке 7 июля Гутор был отстранен Ставкой от командования и передал полномочия Корнилову. 10 июля Лавр Георгиевич вступил в должность главнокомандующего армиями Юго-Западного фронта официально. Таким стремительным взлетом по карьерной лестнице Корнилов был обязан комиссару 8-й армии М.М. Филоненко и комиссару Юго-Западного фронта Б.В. Савинкову. Они сообщили военному и морскому министру А.Ф. Керенскому, что «операции должны быть объединены командованием того из начальников, действия которого увенчались во время июньских боев успехом»; по их мнению, «успех этот обусловлен не только стратегическими талантами генерала Корнилова… но и умением заставить солдат повиноваться отдаваемым приказаниям, что было редкостью в других армиях Юго-Западного фронта». Верховный главнокомандующий генерал от кавалерии А.А. Брусилов пытался помешать назначению Корнилова, указывая на нежелательность смены главкомов в разгар операции, но его возражения Керенский во внимание не принял: фронт надо было срочно спасать, и никто другой, кроме Корнилова, на должность спасателя на годился.

В первый же день командования фронтом Лавр Георгиевич отдал следующий приказ: «Самовольный уход частей я считаю равносильным с изменой и предательством, поэтому категорически требую, чтобы все строевые начальники в таких случаях не колеблясь применяли против изменников огонь пулеметов и артиллерии. Всю ответственность за жертвы принимаю на себя, бездействие и колебание со стороны начальников буду считать неисполнением их служебного долга и буду таковых немедленно отрешать от командования и предавать суду». Этот приказ, шокирующе звучавший на фоне уже ставших привычными революционных «свобод», стал только началом целого комплекса мер по выправлению ситуации на Юго-Западном фронте. В тылу были спешно сформированы заградотряды из юнкеров и бойцов ударных батальонов, которым были даны права на месте расстреливать дезертиров и мародеров. Одновременно новый главком фронта жестко поставил перед Временным правительством вопрос о восстановлении в армии отмененной еще в марте 1917 года смертной казни и военно-полевых судов. «На полях, которые нельзя даже назвать полями сражений, царит сплошной ужас, позор и срам, которых русская армия еще не знала с самого начала своего существования, — писал Корнилов. — Смертная казнь спасет многие невинные жизни ценою гибели немногих изменников, предателей и трусов».

При этом Лавр Георгиевич обращался к правительству в тоне, который вряд ли мог себе в то время позволить кто-либо из русских генералов: «Я заявляю, что Отечество гибнет, а потому, хоть и не спрошенный, требую немедленного прекращения наступления на всех фронтах для сохранения и спасения армии… Сообщаю вам, стоящим у кормила власти, что Родина действительно накануне безвозвратной гибели, что время слов, увещеваний и пожеланий прошло, что необходима государственно-революционная власть. Я заявляю, что если правительство не утвердит предлагаемых мною мер и тем лишит меня единственного средства спасти армию и использовать ее по действительному назначению защиты Родины и Свободы, то я, генерал Корнилов, самовольно слагаю с себя обязанности командующего».

Безусловно, А.Ф. Керенского уже тогда насторожил резкий ультимативный тон корниловских заявлений. Однако выбирать не приходилось — в катастрофические для фронта дни Корнилов был необходим. 9—12 июля все предложенные им меры были официально утверждены Временным правительством и Верховным главнокомандующим. И эти жесткие меры — запрет митингов и революционной агитации, введение смертной казни — действительно помогли. Ценой неимоверных усилий Корнилов смог спасти Юго-Западный фронт, задержать бегущие в панике войска на линии старой государственной границы России — на линии реки Збруч. За четыре дня были потеряны все территории, которые русская армия оплатила своей кровью в 1914—1916 годах. Убитыми и ранеными наши войска потеряли 20 тысяч человек, пленными — 41 тысячу, трофеями австрийцев стали 257 орудий, 191 миномет и бомбомет, 546 пулеметов, но линия фронта перестала сдвигаться на восток, и это было действительно все, что мог сделать Корнилов в катастрофической ситуации. «Заслуга предотвращения окончательного крушения принадлежит по праву тому, кто в дни Галича и Калуша командовал 8-й армией, а в дни Тарнополя возглавил агонизировавший фронт и вернул его к жизни на скалистых берегах Збруча, — писал в своей «Истории Русской армии» А.А. Керсновский. — В неслыханно трудной обстановке держал здесь Корнилов экзамен на полководца и выдержал его».