Лавр Георгиевич был единственным главнокомандующим фронтом, который отсутствовал в Могилёве во время совещания Ставки по итогам летнего наступления. Но именно на том совещании 16 июля Керенский убедился в том, что Корнилов как никогда подходит на пост Верховного главнокомандующего русской армией. Занимавший эту должность с 22 мая А.А. Брусилов, искренне веривший в возможность совмещения революционной «свободы» и дисциплины и в результате растерявший свой авторитет, больше не устраивал Временное правительство. Естественно, назначение на высший армейский пост 46-летнего Корнилова, который еще три недели назад был генерал-лейтенантом, армией командовал чуть больше двух месяцев, а фронтом — девять дней, ломало все существующие правила старшинства и заслуг среди генералитета, но такие мелочи Керенского никогда не волновали. Корнилов был ему нужен — и 19 июля 1917 года он стал Верховным главнокомандующим…

Почему же новый министр-председатель Временного правительства, одновременно остававшийся военным и морским министром, так «вцепился» в Корнилова?.. На этот вопрос существуют два ответа. Самый простой, «внешний», звучит так: фигура Корнилова действительно очень годилась на роль «главного генерала» России. Молодой, храбрый, решительный, знаменитый на всю страну еще с 1916-го, безоговорочно приемлющий революцию, буквально за неделю выправивший катастрофическую ситуацию на Юго-Западном фронте. Комиссары фронта Б.В. Савинков и М.М. Филоненко так описывали Корнилова в письме Керенскому: «Генерал Корнилов заслужил доверие российского офицерства, особенно фронтового, и честно защищает завоевания революции. Он стремится также к примирению офицерского корпуса с Временным правительством. Его правильно направленная энергия и организаторский талант должны послужить республиканской России не завтра, а сегодня. Завтра, господин министр-председатель, может быть реально поздно».

Но была и вторая, скрытая причина стремительного выдвижения Керенским Корнилова. Верховным он был назначен вовсе не потому, что Керенский мечтал видеть на этом посту талантливого генерала-патриота и наконец отыскал такого. Не забудем, что Керенский, как и все Временное правительство, существовал не сам по себе, а выполнял задание организаторов Февральского переворота, «хозяев» и «союзников» по Антанте, преследовавших одну цель — развалить Россию и вывести ее из войны. А для этого прежде всего нужно было развалить русскую армию. Именно поэтому самым первым документом новой власти, созданным 1 марта, еще до отречения императора, был подрывавший основы офицерской власти Приказ № 1, который в мае был дополнен «Декларацией прав солдата и гражданина». Два этих документа подкосили русскую армию так, как ни одно самое кровопролитное сражение до этого. Но даже будучи смертельно больной, армия еще продолжала жить и сражаться. Еще оставались тысячи, десятки тысяч верных присяге генералов, офицеров и солдат, выполнявших свой долг, были готовые умереть за Родину бойцы ударных батальонов. И одним махом вычеркнуть их, списать со счетов просто так, без всякого повода, было невозможно.

Единственным средством оставался… мятеж. Военных, открыто проявивших недовольство разрушением страны и армии, легко можно было объявить вне закона. Но чтобы они пошли на такое выступление, им нужен был авторитетный вождь, лидер. Ни мягкий по натуре М.В. Алексеев, ни стремившийся угодить всем подряд А.А. Брусилов на эту роль не годились. Таким лидером и должен был стать, по мысли Керенского, активный, пользующийся огромным авторитетом в армии Л.Г. Корнилов. Назначив его на пост Главковерха, Керенскому можно было не беспокоиться — рано или поздно энергичный Корнилов начал бы действовать, и его действия неизбежно вошли бы в противоречие с политикой правительства. После этого Главковерха можно было объявить мятежником и под этим предлогом окончательно разгромить армию изнутри…

Обо всем этом Лавр Георгиевич, конечно, не подозревал, но с самого начала догадывался, что с его назначением что-то нечисто. Во всяком случае, он решил подстраховаться и сразу же поставил перед Керенским условия, на которых соглашался занять пост Главковерха — ответственность перед своей совестью и народом, полное невмешательство правительства в оперативные распоряжения и назначения высшего комсостава, распространение недавно введенной на фронте смертной казни и запретов на митинги на те местности тыла, где расположены армейские пополнения. Требования звучали весьма резко, при желании Корнилова можно было обвинить в намерении стать военным диктатором. Но пока в планы Керенского это не входило, поэтому он согласился со всеми выдвинутыми Корниловым условиями.

Уже 30 июля на совещании с министром путей сообщения и продовольствия Лавр Георгиевич изложил свою программу вывода армии и страны из кризиса: «Для окончания войны миром, достойным великой, свободной России, нам необходимо иметь три армии: армию в окопах, непосредственно ведущую бой, армию в тылу — в мастерских и заводах, изготовляющую для армии фронта все необходимое, и армию железнодорожную, подвозящую это к фронту». Эта схема затем применялась дважды уже в Советской России — во время Гражданской и Великой Отечественной войны. Именно так и только так мог сработать лозунг «Всё для фронта, всё для победы».

Но для пораженной многими вирусами России такие разумные (а вообще говоря, элементарные для любой воюющей страны) методы уже казались не чем иным, как военной диктатурой. «Левая» пресса, в которую попали предложения Корнилова, подняла вой, обвиняя генерала в «бонапартизме». В то же время все здоровые силы России связывали свои надежды именно с ним. 13 августа 1917 года прибывшему на Государственное совещание в Москве Верховному устроили триумфальную встречу на Александровском вокзале — под бурные аплодисменты и крики «Ура Корнилову!» офицеры на руках вынесли его с перрона на площадь. О том, как было встречено появление Корнилова на совещании, вспоминал П.Н. Милюков: «Низенькая, приземистая, но крепкая фигура человека с калмыцкой физиономией, с острым пронизывающим взглядом маленьких черных глаз, в которых вспыхивали злые огоньки, появилась на эстраде. Почти весь зал встал, бурными аплодисментами приветствуя верховного. Не поднялась только относительно немногочисленная левая сторона. С первых скамей туда яростно кричали: “Хамы! Встаньте”. Оттуда неслось презрительное: “Холопы!” Председательствующему с трудом удалось восстановить тишину в зале». Во время выступления Лавр Георгиевич заявил: «Я верю в гений русского народа, я верю в разум русского народа и верю в спасение страны. Я верю в светлое будущее нашей Родины и верю в то, что боеспособность нашей армии, ее былая слава будут восстановлены. Но я заявляю, что времени терять нельзя… Нужны решимость и твердое, непреклонное проведение намеченных мер».

Правда, надежда Корнилова на то, что опираться в проведении этих мер нужно исключительно на Временное правительство, быстро рассеялась. Произошло это после совещания, на котором Корнилов докладывал Керенскому и другим министрам о подготовке операций Юго-Западного фронта. Но когда речь зашла о сугубо секретных подробностях, Керенский внезапно прервал генерала и перевел разговор на другие темы. А потом уже Лавру Георгиевичу объяснили, что один из членов правительства, министр земледелия В.М. Чернов… работает на германскую разведку, и в его присутствии никаких военных вопросов лучше не обсуждать. При этом никто Чернова не арестовывал и даже не собирался этого делать…