Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бесенка рядом не оказалось.
Стоило только выбраться на пригорок, как Игриш мгновенно окунулся в пучину кровавого безумия. Он бежал и бежал, не разбирая дороги, а вокруг постоянно кто-то кричал, умирал и захлебывался кровью. Лошадиное ржание, хрипы, крик воронья и звон мечей обступали его со всех сторон. Не успел он вырваться из этого безумного хоровода, как на него набросилась какая-то тень. Схватила за горло и потащила куда-то.
И вот перед глазами горбатая тень Каурая и лезвие ножа, которое готовилось рассечь ему глотку. Но вскоре и оно пропало.
— Живой? — вернул его Каурай из мрачного круговорота. Схватил за плечи и чуть встряхнул, сбрасывая оцепенение.
— Ага… — сглотнул Игриш, всматриваясь одноглазому в лицо. — Каурай? Ты же настоящий?..
— Более чем, — хмыкнул тот и помог мальчику подняться на ноги. Стоило только выпрямиться, как на них налетела целая туча вооруженных всадников. Миг, и они могли растоптать их в кашу.
Но большая часть со свистом пронеслась мимо. Воины бросили мимолетный взгляд на обоих и отправились на поиски тех, кто еще имел наглость сопротивляться.
Подле них остался единственный всадник — широко ухмыляясь в своей обычной разухабистой манере. Ранко почти не изменился с их последней встречи, когда он помогал Игришу оттащить ушат Бесенку. Однако, приглядевшись к нему повнимательней, он заметил кровь и стекающую по лошадиным ногам, и мертвенную бледность, которую не смогла разогнать даже улыбка. Игриш только подивился, как он еще не отбыл на суд к Спасителю.
Разгадка сидела за его спиной и как могла старалась остановить кровотечение, сунув обе руки Ранко под рубашку и нашептывая нечто себе под нос. Выглядела девушка так, словно сама только что вернулась с того света. Идеальная пара.
Игриш почему-то сразу вспомнил про Малунью. Интересно, где она? Удалось ли ей с Хлоей уйти невредимыми?
— Рад, что вы оба живы! — поприветствовал их Ранко, но тут же закашлялся, сплюнув кровью.
— Может быть, хватит на сегодня спасать Пограничье? — спросил одноглазый, с сомнением поглядывая на потуги атамана не свалиться с седла.
— Еще чего?! — выпрямился Ранко, но тут же дернулся и закатил глаза, словно сознание покинуло его на короткий миг. — У нас еще так много дел. Стольких еще предстоит научить верности!
— Не переборщи. Так не мудрено и надорваться…
— Кстати, ты не забыл про эту неведомую дрянь?! — ткнул Ранко в сторону развалин, откуда то и дело раздавались пугающие звуки. — С ней-то чего делать прикажешь?
— А не надо ничего делать, — покачал головой Каурай. — Остерегайтесь гримов, которых она принесла на себе, а вот саму тварь оставьте в покое. Она слишком медленная, чтобы всерьез угрожать людям на лошадях. Я сомневаюсь, что она вообще способна выбраться за стены. А если укрыться за рекой, то можете быть спокойны — через текучую воду они предпочитают не соваться. Поорет до рассвета и либо сама сдохнет, либо зароется под землю.
— Ага, и до тех пор она оставит от острога и камня на камне!
— Тебе чего жалко твердыню вашего Шкуродера? — поднял бровь Каурай.
— Не особо, — пожал плечами Ранко. — Но я мечтал самолично сравнять острог с землей, а не отдавать на поругание каким-то потусторонним тварям. Кто это кстати? Твоя знакомая?
— Кто-то из реликтовых тварей, возможно какой-то титан, или его часть… — проговорил Каурай задумчиво.
— Часть?
— Еще бы. Видишь “щупальца” с изломами? Это фаланги.
— Зараза… — раскрыл рот Ранко.
— Но я не уверен. Уж не приходилось мне сталкиваться с реликтами подобного размера.
— Если это… то где остальное?
— В земле. Чтобы разбудить целого титана, надо нечто большее, чем проделки одной взбалмошной ведьмочки.
— Я-то тут при чем? — воскликнула девушка. — Твоя работа! Твоя и Кречета с его отморозками!
— Еще чего! Творила магию в церкви? Не отнекивайся, еще как творила. А под ней просто залежи всякой дряни, от которой мне пришлось отмахиваться целую ночь. Но об этом мы позже побеседуем… А пока спасай своего ненаглядного.
Ранко с каждым ударом сердца становилось все хуже, но он крепился как мог. Тут к ним подъехал одинокий всадник, и Игриш узнал в нем сильно потрепанного, но уверенно державшегося в седле, Берса. Единственного из атаманцев, к которому у Игриша была хоть капля симпатии. Несмотря на то, что он побывал в самой горячке боя, отделался атаманец всего парой порезов.
— Враг опрокинут, батько! — доложил он, сдерживая пыл своего разгоряченного коня.
— Который из них? — спросил Ранко и резко мотнул головой, словно сбрасывая с себя сон. Взгляд его ненадолго прояснился.
— Колядники! — кивнул атаманец. — До сечи со шкурами дело не дошло. Их порвали с двух сторон — половину искромсали таборщики, половину пожрали чудища, которые принесла на себе та гадина, — он кивнул на развалины. — Они сейчас хозяйничают в полях, но то не наша забота. Таборщикам тоже пришлось нелегко, когда и до них добралась нечисть. А как показались мы, мигом разбежались, как зайцы, — он довольно рассмеялся и пригладил усы. — Отдыхай, батько! Мы их живо пощелкаем!
— А Коляда?
— Этот мудак ушел, — помрачнел Берс и сплюнул под копыта. — Я видел, как он скидывал с себя кольчугу и бросался в омут. Мы послали вслед парочку стрел, но его лысину над водой больше не видели. Чтоб ему топором пойти ко дну, мерзавцу! Ну, туда ему и дорога!
— Сомневаюсь, — скривился Ранко, словно ему ткнули пальцем в рану. — Может он и мерзавец, но пловец знатный. Эх…
— Ежели он и жив, то какой с него прок? Ползать по лесам и обирать голытьбу — вот и весь удел! Песенка Коляды уже спета.
— Я бы согласился с тобой, если бы ты принес мне его голову.
— Не горюй, батько! Смотри, кого мы выловили во рву заместо мерзавца Коляды!
Пленников связали по рукам и ногам, словно баранов на торжественном заклании. Казалось, Кречет себя таким и ощущал, судя по его гордо выпрямленной спине и вскинутому подбородку. Выглядел он ничуть не лучше Ранко, но раны старого казака беспокоили куда меньше. А вот про Повлюка Игриш бы так не сказал — толстяк повесил подмоченные усы и вообще ни на кого не поднимал свою жалкую физиономию. Оба были мокрые до нитки.
— А, вот оно как, значит? — разошлись губы Кречета в презрительной усмешке. — Только погляди, Повлюк, вон оно че! Мы там с нечистью боремся, жизнью рискуем, а он! Ишь, козел!
Толстяк поднял глаза, но снова упер их в землю