— А у нас в Воробьевке…

— Я говорю про нашу страну!

Так высоко Игрека еще не заносило. Взрослый человек смотрел на него с надеждой и восхищением, как на спасителя Отечества. Как на Минина и Пожарского.

— Кремль должен сгореть, как наша Служба безопасности?

— Ни в коем случае!

Во взгляде полковника Судакова не осталось и тени преклонения перед Игреком Первым.

— Кремль — это наша национальная святыня. Он не должен пострадать! Самодура, который хочет изнасиловать нашу страну…

— Надо изнасиловать?

— …необходимо лишить власти. Потом народ сам решит его судьбу. Танки должны взять Кремль в тройное кольцо! Из всех бронетанковых частей, расположенных под Москвой, танки должны двинуться к сердцу столицы! Приказ должен отдать министр обороны…

Траурная величественная музыка заглушила слова полковника Судакова. Играли настоящие музыканты, даже у сумасшедших вызывая ощущение: полет в ночном небе…

Безысходная тьма… Сгустившись до полной черноты, она разрядилась спасительным проблеском — лунным светом.

Ведьма Алевтина часто предавалась подобным фантазиям.

8.

Под «Реквием» Моцарта Ирина, вообразив себя Ведьмой, носилась по ночному небу. Разлука с возлюбленной стала нестерпимой. Единственным препятствием для встречи родных душ оставалось постылое тело. Но выскочить из этого мешка костей оказалось не так-то просто. Душа девушки, надежно упрятанная в него, жаждала выбраться на свободу, но вместилище духа без борьбы не выпускало своего пленника.

Примериваясь к различным способам самоубийства, Ирина ни на одном не остановилась.

Балерина не могла не думать о том, как будет выглядеть ее тело после смерти. Неэстетичность падения с двенадцатого этажа или гибели под колесами электрички отвращала девушку.

Самым соблазнительным уходом из жизни Ирине виделась смерть в ванне. Вскрыть себе вены в горячей воде и грезить о несбыточном, постепенно впадая в небытие…

— Чего ты из себя целочку строишь? Сделаешь минет за пузырь портвешка?

Следовало торопиться. Жизнь сама грубо подталкивала Ирину к смерти.

«Алевтина, я иду к тебе!»

Могила, в которой душа Алевтины прощалась с измученной плотью балерины, была неподалеку. Но Ирина по неведению устремилась в другую сторону.

1.

Игрек в полном одиночестве прогуливался по больничному саду, избегая случайных встреч с душевнобольными — для чего ему случалось схорониться от какого-нибудь сумасшедшего в кустах или за деревом.

Это с протокольной точностью отметил майор Коробочкин, сам стремившийся не попасться на глаза наблюдаемому.

Востроглазый сыщик однако не углядел самого главного: Игрек был не один. Правда, подтвердить это мог бы лишь пограничник Мухин. Впрочем, кто принял бы всерьез свидетельские показания психически больного человека!

Игреку, в свою очередь, не требовалось сообщения Мухи о том, что к нему пожаловали незримые гости. Присутствие Ведьминой души он сразу ощутил теплым, ласкающим ветерком. Но не снаружи, а изнутри.

Общение влюбленных произошло без слов: Тина и так все знала про Ангела, повсюду неотступно следуя за ним. А Игрек довольствовался солнечной аурой, которую подарила ему Алевтина. Если бы возникла необходимость в спешном сообщении с того света, Ведьма воспользовалась бы услугами переводчика. Муха никогда не отказывался от этой роли.

* * *

Майор Коробочкин отметил, что Игрек в поисках одиночества, никем не замеченный, скрылся в чащобе парка. Там он устроился на траве и с бессмысленным видом вперил взор в пространство.

Сыщик знал, что убийство, произведенное в столь людном месте, как больничный парк, раскрыть подчас труднее, чем то, что случилось в пустыне Сахара.

Коробочкин достал из кобуры под мышкой пистолет и сунул его за пояс. Чтоб не отличаться от прочих воробьевцев, майор был в застиранном фланелевом халате мышиного цвета и спортивной шапочке. А для красоты он приклеил себе бороду и усы.

* * *

Едва благородный убийца приблизился к убежищу Игрека, как в парке возник пограничник Муха. С очумелым видом безумец принялся истошно вопить:

— Майор Коробочкин! А, майор Коробочкин? Брось оружие, убивец! Руки вверх! Не стрелять! Лечь на землю мордой вниз!

Особого успеха у душевнобольных выступление Мухи не имело. Они привыкли к театрализованным эффектам, но майор Коробочкин, будучи психически здоровым субъектом, занервничал. И вновь не выполнил свою историческую миссию.

Впоследствии Игрек узнал от Мухи, что к нему обратилась перепуганная душа Алевтины со слезной просьбой спасти Игрека от неминуемой гибели.

Еще не ведая о грозившей ему смертельной опасности, после дурацкой выходки безумного Мухи Игрек вновь разнежился вместе с душой Алевтины на солнышке, еще не понимая, отчего ему так хорошо. Потустороннее очарование возлюбленной опьянило Долговязого лучше всякой водки. Бессмысленная, слюнявая улыбочка, возможно, не украшала его детскую физиономию, но несомненно свидетельствовала о неземном блаженстве психа.

Оно длилось недолго.

Гром грянул, когда Игрек узрел Алевтину, сделанную из плоти и крови. Не призрака и не дух Ведьмы. А ее саму — собственной персоной. Ту самую, что он похоронил. Ту, чью душу он ощутил внутри себя ласковым солнечным шаром.

С лучезарной улыбкой Алевтина направлялась к своему возлюбленному.

Не успев испытать никаких чувств, Долговязый впал в прострацию, превратившись в идиота.

«Это галлюцинация!» — додумался Игрек. Вздохнув с облегчением, он расплылся в широкой придурочной улыбке. Кого в психушке напугаешь глюками! Да к тому же такими приятными, как этот! Жаль, если после укола «Галочки» этот глюк испарится!

— Игрек! Ты мне не рад? — приблизившись к Долговязому, Ведьма опечалилась.

Игрек промолчал. Не совсем еще потерял голову, чтобы с глюками лялякать.

Настроение юноши испортилось, как случалось, когда душа Али покидала его. Склонный к самосозерцанию, Игрек из этого наблюдения сделал следующий вывод: незримая и нематериальная душа для него куда важней зримого глюка.

— Ты не хочешь меня знать? — лицо галлюцинации задергалось, приготовившись заплакать.

От неожиданности он испуганно дернулся — не ждал, что прикосновение глюка будет вполне материальным.

Иллюзорная Алевтина снова вцепилась тонкими, сильными пальцами в плечо Игрека — до боли.

— Это мне кажется! — вслух попытался себя убедить Долговязый.

— Игрек! — чуть не плача, прикрикнул на психа глюк. — Ты совсем, что ль, свихнулся!