Слышала за спиной гул мотора и визг шин сорвавшейся с места машины. Пусть Рем злиться, пусть возненавидит меня, если понадобиться: возможно так, он станет рисковать своей жизнью ради меня. Если он возвращается в Кариар, то должен сделать это только ради себя, своих убеждений и долга. Но не ради меня.

Как только я вошла в дом, продолжавшийся в гостиной разговор оборвался. Скорей всего все трое стали свидетелями сцены между мной и Ремом, но никто бы не посмел обсуждать это в присутствии Дана. Они уже на уровне имирта отслеживали перемены его настроения и и аккуратно подстраивали. Алу, правда, частенько упрямилась и назло перечила брату. Но сейчас даже она не полезла на рожон и следом за Энталом тенью выскользнула из комнаты, оставляя нас с Даном наедине.

Не знала, должна ли я была оправдываться, что-либо объяснять Дану – всё же и так ясно. По крайней мере, мне это очевидно.

У меня будто не осталось сил, эмоций. Мой голос прозвучал бесцветно, когда я произнесла самое глупое, что могло быть в данной ситуации:

– Мне нужен только ты.

– Я не держу тебя, – такое же бессмысленное и нелепое, – ты можешь уйти в любой момент,

Я подошла вплотную к нему. Уткнулась в шею, с наслаждением вдыхая аромат его кожи.

– Могу, но не хочу, – коснулась его губами. – Ты тоже нужен мне.

Никто не убедит меня, что Дан использует меня. Он может что-то недоговаривать, скрывать ради моей же безопасности, но его объятия и поцелуи не лгут.

Я лежала на кровати и разглядывала стену напротив. Лучи рассветного солнца окрашивали алым жилы, которыми испещрена ее поверхность. Знала каждый изгиб, разветвление.

Уже которую неделю я изнывала от скуки и безделья. Пока нельзя возвращаться домой, занятия в консерватории давно в прошлом, не смела рисковать безопасностью старых друзей, встречаясь с ними. Слова Алу так и звучали в голове, день ото дня становясь все настырнее: она бесполезна. Таковой я себя и ощущала.

Я не умела ни сражаться, как Энтал, ни лечить, как Алу. Я ничем не могла помочь Дану. Он верно хранил мой пугающий секрет, и только с ним я могла обсудить новые открытия, что каждый день преподносил мне окрепший имирт.

У меня было предостаточно времени, чтобы наблюдать за чужим имиртом, изучать каким образом он проявляет себя. Он как безмятежная гладь воды, вечный штиль. Ничего подобного я не ощущала в себе. Вечный шторм. Как что-то разрушительное. Именно оно по ночам, как наваждение, воспламеняло в моем сознание жуткие образы: беспощадные битвы, истошные крики отчаянья, реки крови и усеянные телами поля. Я путалась в простынях, билась с невидимым врагом, захлебывалась слезными мольбами. Дан будил меня, сжимал в объятия, успокаивал и утешал.

Я чувствовала себя уродом, сумасшедшей. И выглядела соответствующе. Бессонные ночи сделали мое лицо уставшим с потемневшими кругами под глазами, отсутствие аппетита после увиденных кошмаров сказалось на фигуре, сделав меня еще миниатюрнее.

Помню как прочла в глазах Иры испуг и печаль, когда после переезда я заглянула на квартиру взять кое-что из вещей. Все мои вылазки в город были неизменно в сопровождении Энтала. Я стала священной коровой, которую оберегали. От харпов, от Идира. Возможно, от самой себя.

– Да что с тобой? – Ира схватила меня за тонкие холодные пальцы. – Эта какая-то секта? Они держат тебя насильно? Чем тебя пичкают? – ощупывала меня, изучая субтильное тело. – Это наркотики, да? Не молчи. Я должна знать, чтобы помочь тебе.

– Я в порядке, – как можно бодро и непосредственно уверяла. – Правда. Никаких наркотиков, просто в последнее время плохо сплю.

– И где ты живешь? У этого психа? Он мне не понравился еще в тот раз, когда приезжал за твоей одеждой.

Ее слова стали для меня открытием. Одним утром я проснулась и обнаружила, что полки в шкафу заполнила моя одежда. Я не придала этому большого значения: их мог забрать кто угодно. Не думала, что Дан собственноручно паковал мои вещи, расхаживая по моей комнате. Разглядывал все те безделушки, которыми я уютно обжила спальню.

Но сейчас меня волновало другое.

– Надеюсь, ты не назвала его психом при встрече?

Ира укоризненно посмотрела , будто я сморозила невероятную глупость.

– Нет, конечно. Попробуй такому слово поперек сказать. Он же одним взглядом размажет по стенке.

– Тогда что ты ему наговорила? – зная Иру, она могла высказать всё, что думает о Дане прямо в лицо.

– Ничего особенного. Пригрозила, что из-под земли достану, если он обидит тебя. Ты же знаешь, я могу быть настырной.

После этих слов я немного успокоилась – ничего ужасного не произошло. Вряд ли они задели или рассердили Дана.

– И бесстрашной, – добавила я с грустной улыбкой.

– Страшно было! Еще как! – Ира всплеснула руками, не в состоянии усидеть смирно от переполняющих ее эмоций при воспоминании о той встрече. – В его присутствии от парализующей тревоги мозг и тело отказывается работать. К моему удивлению он оказался мирным, рассуждал ясно и здраво. Господи, в какой-то момент я начала думать, что тебе, и правда, лучше с ним, чем здесь. – Она болтала без умолку, будто наконец смогла выговориться. Истратив весь запас кислорода, она глубоко вдохнула и уже более спокойно произнесла: – Он, похоже, по-настоящему в тебя влюблен.

Я ни разу не слышала от него признаний, но ощущала любовь в каждом прикосновении, взгляде. Она не кричащая, вызывающая и демонстративная, как безумная страсть. Скорее безмятежная, молчаливая и хрупкая. Как еще одна только наша тайна.

Теплая ладонь скользнула по бедру, вырывая меня из воспоминаний. Затем прикосновение губ к плечу – и все мои сожаления растаяли. Я перевернулась на спину и следующий поцелуй пришелся на мои губы. Мимолетный, сонный.

Пальцы невесомо порхали по моему обнаженному телу, устремляясь все выше – к лицу. Коснулись подбородка, заставляя взглянуть прямо в глаза. Безбрежные, глубокие как синее море. И так же безмятежны. Никаких штормов, полный штиль.

Дан затмевал собой все неудобства, тоску и ощущение собственной никчемности. Верила, что мое бесцельное пребывание здесь имеет смысл.

– Чем бы ты хотела сегодня заняться? – неожиданный вопрос застал меня врасплох.

Я оторопела, обычно он таком не спрашивал. Его почти не бывало дома, если не считать тех дней, когда люди тянулись к дверям точно паломники и просили аудиенции у своего повелителя. На меня эти процессии наводили священный трепет. Этих людей я никак не могла назвать преклоняющими фанатиками. Они искали надежду. Хоть толику веры, что мир вернется в их семьи и дома.

Дан не изображал из себя небожителя, не восседал на троне, даруя благодать, и не протягивал целовать руки в перстнях. Всё намного проще: он просто слушал их. И это отнимало у него больше сил, чем стычки с харпами.