Но имела ли значение степень близости, психического сродства? Кажется, нет. Смерть могла отстать на шаг или десять тысяч шагов, однако в решающий момент всегда оказывалась рядом, за левым плечом…

Старуха с черным лицом вошла в вагон на следующей станции. Она надолго избавила меня от праздных и саморазрушающих мыслей. Перед ее появлением я сделал небольшое открытие. Вообще-то за одну поездку я повидал больше, чем за годы прошлой жизни.

Вагон остановился у края темной с фиолетовыми прожилками платформы, которая напоминала карниз, выступающий на большой высоте из гряды металлических гор. (Я мог судить об этом, потому что видел пейзажи целой горной страны – и там, на неприступных скалах, виднелись прочные и угловатые человеческие логова. Его Бестелесность тоже называет их замками. Этого я не могу постичь. Замок, вид снаружи? Целые миры, вложенные друг в друга? Абсурд. Так же трудно было понять ЕБа, когда он толковал об «атомах», «частицах» и «вакууме». Выходило, что все состоит из… пустоты!)

Открылись двери, и я сразу почуял запах – он был как огромная темная волна, накрывшая меня с головой. Волнующий, насыщенный, сырой аромат. Он будоражил застоявшуюся кровь. Возможно, так пахли листья и трава – живая зелень, шумевшая в ночи под натиском ветра. И еще мокрая земля – субстанция, которая казалась мне черной плотью, ежесекундно рассыпающейся в прах, но странным образом хранящей в себе неуничтожимую жизнь.

…И была арка, громадная, как затвердевший горизонт, под которым четыре направления сжимались в одно. В тусклом свете, падавшем с платформы, можно было увидеть буквы, которые составляли надпись: «Silencio». Я не знал, что она означает, но Сирена еле слышно произнесла:

– Молчание.

О да, здесь пропадала всякая охота разговаривать. (Может, потому и ЕБ помалкивал?) Только движение воздуха порождало бессмысленные вкрадчивые звуки. Впрочем, тут были места, куда не проникал даже ветер. Потоки воздуха огибали их стороной, образуя серые медленные смерчи. Пелена времени становилась здесь зримой. Каждое из этих мест, накрытых незримым колпаком, хранило в себе загадку.

Я вдруг понял, где нахожусь. На кладбище. Среди склепов Безымянных – холодных хранилищ мертвых тел. Тех, которые избежали Геенны.

В эту минуту появилась старуха. Она вышла из-под арки, и за нею, пронзительно скрипя, закрылись створки решетчатых ворот. На них неподвижно сидели совы. Не знаю, были ли птицы живыми, но их огромные глаза казались пятнами светящейся влажной желтизны.

Прошаркав по вагону, старуха наклонилась над счастливчиком и запечатлела у того на лбу нежный, почти материнский поцелуй. Парень заворочался во сне, но не проснулся. Даже я содрогнулся от омерзения, когда старушечьи губы коснулись его лица. Это было похоже на проклятие сказочной ведьмы, от которого можно в одночасье превратиться в дряхлого больного старика. (Я уже и забыл, когда в последний раз Сирена нашептывала мне сказки. Как хорошо нам бывало вдвоем в нашем уютном логове!…)

Однако с парнем ничего не случилось. Он сохранял пока цветущий вид и тихо сопел в свои две дырки.

Старуха мазнула взглядом по Сирене. Они смотрели в глаза друг другу всего лишь какое-то мгновение, но я вдруг почувствовал себя лишним. Вернее, низшим.

Между ними явно что-то было. Между старухой и женщиной, которые прежде не могли встречаться, существовала какая-то необъяснимая связь. Я уловил только слабый намек на это. Сирена едва заметно улыбнулась, приподняв уголки губ. Улыбка получилась настолько мимолетной, что посторонний ничего не заметил бы, но я знал жену много лет и досконально изучил ее мимику. Она выражала лицом гораздо больше, чем могла выразить словами. Речь – не самое лучшее средство, вот что я хочу сказать.

И тогда холодные мурашки побежали по моей спине от ее улыбки. Тень предательского заговора коснулась разума и погрузила его в темноту. Вероятно, ЕБ снова обманул меня, как обманывал и кормил ложью долгие-долгие годы. «А непримиримых заперли в Монсальвате…»

Сморщенное лицо старухи по-прежнему было непроницаемым. Я понял, что вряд ли с ней можно о чем-то договориться. Эх, почему я не гильдиер? Насколько все было бы проще! Оставалось бы только слепо и точно исполнять Кодекс Бесчестия. А жетон избавил бы от сомнений и от чувства вины. Говорят, если приложить его к черепу и нажать на крестовидный Символ Чистоты…

Я поспешно отбросил праздные мысли, затягивавшие в болото бессмысленной жалости к себе. Лучше попристальнее приглядывать за старухой и Сиреной, чем думать о могущественных амулетах, которых нет, и о том, что кому-то в этой жизни повезло больше. Эти две сучки успели снюхаться за моей спиной. Что ж, может быть, тогда поставить на счастливчика? Хорошо, что я не прикончил его сразу.

Перегон показался мне чрезвычайно длинным. Наверное, все дело было в присутствии этой зловещей старухи. Прежде всего, она оказалась стерильной. Ничем не пахла, будто изображение. Ее безразличие и молчание странно действовали на меня – странно и не менее сильно, чем какая-нибудь гнетущая песня Сирены. Я закрывал глаза, и становилось еще хуже. Я не мог представить себе лицо старухи. В том направлении, где она находилась, сгущалось темное облако и закручивалось в спираль с одним бесконечно сжимающимся витком. Эта воронка пожирала пространство и постепенно всасывала меня… Я открыл глаза.

При очередном резком торможении я наклонился вперед. Старуха, похоже, ничего не знала об инерции. Она встала, склонилась над счастливчиком и небрежно потрепала того по щеке своей уродливой ладонью.

Парень проснулся мгновенно. Я впервые видел, чтобы от оков Сирены избавлялись с такой легкостью. Теперь я окончательно уверился в том, что счастливчика хранит высшая сила. Может, старуха и была воплощением этой силы, посланницей Его Бестелесности. Я уже не ждал «призов», но как насчет знамений – хороших или дурных? А что, это было бы вполне в Его духе – извратить апокрифических ангелов, сделать из них старых, хромых, бескрылых и уродливых существ, вдобавок женского пола.

И почему-то я был уверен, что эта шутка не последняя. ЕБ, ну почему Ты помогаешь кому угодно, только не мне? В чем я провинился перед Тобой?…

Отклика я, конечно, не ждал. У орудия не спрашивают, хочет ли оно, чтобы им долбили стену. Просто мне попалась стальная плита толщиной в жизнь, вот и все.

…У парня были серые глаза с голубоватым отливом, нагло блестевшие, словно только что отлитые серебряные пули. Ему понадобилась всего секунда, чтобы оценить обстановку. Меня он, кажется, не принял всерьез. Мне оставалось ждать удобного момента, чтобы убедить в обратном его, а заодно и всю эту компанию.

Старуха проковыляла к двери. Сирена, не сказав мне ни слова, двинулась вслед за нею. Ребенок на руках лишал мою благоверную реальной возможности обороняться. Но даже если бы она по-прежнему была в своем уме (в чем я сомневался), я все равно не бросил бы ее. Точнее сказать, не бросил бы их.