– Георг!!! – взревели полки, так что небеса закачались, – Наш Георг!!! Любая тёлка в лагере твоя!!! Веди нас!!! Вперед!!! На смерть!!!

– Парни! – отозвался он, спешиваясь, – парни!!! Сегодня мы победим, и у меня будут лучшие кони французского короля!!! А если проиграем, конь мне не понадобится!!!

Георг выхватил меч и по самую рукоять вогнал клинок в горло несчастного животного. Бедняга, не ожидавший такого предательства от обожаемого господина, как то совсем по-человечески вскрикнул и упал, перебирая точеными ногами, словно пытался и дальше скакать по полям этой недоброй земли. В самом деле, как оказалось, ничего хорошего коню сегодня не светило.

Кому-то из великих древних подражает, – подумал Адам. Вот только кому не помню.

Ну а ландскнехты словно обезумели, колотя оружием в нагрудники и завывая по-звериному. Жертва принесена. Марс принял кровь. Можно начинать.

Пехота сходилась. Три сияющих стальных слитка двигались навстречу трём таким же. Пики и алебарды смотрят в небо, но долго ли их опустить? Барабаны рокочут, в такт им стройно отвечают тысячи ног, потрясающих холодную февральскую землю. Плачут флейты, отпевая заочно тех, кто не увидит заката. Сколько их будет? Никто не знает. Все они – ландскнехты, швейцарцы, неважно – переступили такую грань, за которой не разберешь живой ли, мёртвый ли. Армии мёртвых идут навстречу друг другу и навстречу судьбе.

Первыми выступили мушкетеры. Каждая баталия словно раскрыла крылья, выведя с флангов стрелковые роты. Стрелков у нас было много. Так что швейцарское пах-пах-пах, у них тоже было кому пострелять, а как же, совершенно потонуло в могучем говоре мушкетных стволов.

Безупречная «улитка», которую исполняли мушкетёры, после каждого залпа откатывалась назад ровно на одну шеренгу, выпустившую пули и чётко ушедшую в тыл для перезарядки. Швейцарцы шли вперед, а мушкетеры назад, стремясь выкосить как можно больше страшных людей с пиками в голове баталий. Аркебузиры горцев ничего не могли поделать против подавляющей мощи тяжелых мушкетов, да и было их ощутимо меньше – швейцарцы всегда презирали смерть на расстоянии. За что и платили нынче по высокой ставке.

Дун-дун-дун! Разносилось над полем, и дым вздымался вверх, вместе с отлетевшими душами райслауферов. Они падали десятками, но упорно маршировали вперед, словно не знали что такое смерть.

Дун-дун-дун! И в ответ такое слабое пах-пах-пах!

Все-таки пять тысяч мушкетов с расстояния пятьдесят шагов оказались даже страшнее чем несколько десятков орудий при Биккока. Тяжелые пули легко находили мишени в густом пехотном строю. И если аркебуз мог и не пробить лёгкую кирасу пехотинца, то мушкет пробивал! И не только кирасы. Безжалостные куски свинца и камня головы отрывали вместе со шлемами, чуть не начисто. Дробили руки и ноги. Убивали и калечили, валя тела друг на друга, перемешивая мёртвых и еще живых.

Но швейцарцы равняли шеренги, вставали на место павших, и неумолимо надвигались. Их стрелки не выдержали первых залпов и отбежали на фланги, подставив страшной громогласной косе хрупкие стебли, что связывали души и тела доппельзольднеров.

Над полем стоял бы стон, если бы не дружные раскаты выстрелов, что носились с края на край, заливая зимний пейзаж кровью, трупами и вывороченными кишками.

Рихард Попиус стоял со своей ротой на левом фланге, прикрывая крайнюю баталию. Все шло по распорядку. Он, конечно, болезненно морщился всякий раз, когда его подопечные неловко выполняли команды «на плечо» или «кругом», но все-таки не мог не признать, что парни изо всех сил стараются.

Ага, стра-а-ашно, – злорадно думал он. Как только отпустила смерть покакать, так сразу на людей стали похожи. Вон как маршируют да палят. Лучше чем на плацу. Почаще б вас так.

– Заряжай! – взмах шпаги и шеренга взводит курки.

– Цельсь! – мушкеты падают на подсошники. Надо же, почти одновременно!

– Пли! – шпагу вниз и шеренга закутывается в дым и грохот. Ты смотри! Всего одна осечка! Ру-у-уперхт, недоносок фламандкий, конечно он. Ну только попробуй дожить до конца. Землю жрать будешь!

– На плечо! – мушкеты взлетают вверх. – Кругом! – шеренга разворачивается. – Марш! – солдаты уходят в промежутки между рядами и занимают место позади строя, где начинают быстро забивать порох-пыж-пулю-пыж в стволы.

Рихард доволен залпом. Двадцать, нет, девятнадцать выстрелов (Руперхт – сволочь) и козопасов стало на двух человек меньше. Отлично!

Едва пополнив запас пороха, который почти весь расстреляли, сидя за кустами, и отваживая французских рыцарей от лёгкой испанской конницы, мушкетёры выбежали на фланг полку ландскнехтов, и теперь садили, что есть сил по ненавистным трахателям овец, что б им в гробу перевернуться. Рота Рихарда Попиуса была там же во главе со своим зорким лейтенантом.

Аркебузирам швейцарским насыпали перцу под хвост. Шагов с двухсот. Не выдержали. Тряпки.

Среди его людей тоже были потери: один убит – голова треснула как спелая тыква (то-то смеху было); один валяется на земле – не понятно дохлый уже, или просто без сознания (один чёрт, толку от него теперь не дождешься); еще один заработал пулю в бедро, но стреляет и марширует, хотя и охромел. Молодец! Сразу видно старую закалку!

Самого Рихарда приласкало в грудину, но спасла добрая кираса. Он еще подумал, что, слава Богу, с той стороны аркебузы. Был бы мушкет – всё. Отвоевался бы. А так – только ребра болят, да вмятина в нагруднике. Так он для того и придуман. Что б, значит, его мяли, а не Рихарда.

– Заряжай!

– Цельсь!

– Пли! – дьявольщина, голос здорово осип. Попробуй поорать вот так, на морозце, вдыхая вместо воздуха пороховой дым, перекрикивая выстрелы с шести утра. Да еще разведка эта дурацкая…

А швейцарцы, между тем, все ближе. Сорок шагов и не шагом меньше. Еще залпа три-четыре и пора отступать на фланговый фас баталии. Оттуда еще постреляем. А то тут сейчас такое начнётся… Вон уже морды видать. Морды злющие, пики острые преострые. И очень длинные.

«Такое» началось гораздо раньше. Кто там вопит не вовремя? Уши совершенно онемели от постоянных звуковых ударов, даже подшлемник не спасает. Ну в чём дело?!

– Пли! – раздражающие крики и вообще все остальные звуки теряются за дружным «ба-бах» двадцати стволов, которым откликается весь фанляйн, да не один! Радость наполняет исполнительную душу, при виде того, как переламываются и падают человеческие тела на той стороне. Как валятся из рук ненужные и не опасные более пики, как брызгает кровь по воле ужасающей силы страшного, но такого любимого оружия…

– Кругом! Марш! – Вот теперь можно оглянуться. Так и думал: Жан Атревельде – молодой выскочка из Антверпена, которого он здорово не любил. Еще бы! Чёрт знает откуда принесло, без году неделя в армии, и на тебе – лейтенант! Никакой дисциплины. А ещё дворяни-и-ин. Ну не военный народ, что говорить!

Стоп. Стоп! Куда, мать его, его понесло!? Со всей ротой!?