и понять меня до конца. Ты смертен, а я бессмертен. Однажды я стал жертвой вампира – именно так распространяется это зло. Бессмертный и неживой, всегда приносящий страх и горе, познавший чудовищные танталовы муки, я прошел сквозь многие века. Я знал королей Англии: Ричарда, Генриха, Елизавету. Я всегда приносил ужасы и беды по ночам, ибо я – изгой. Я восставший мертвец.

Он продолжал говорить тихим голосом, который словно околдовывал меня, не позволял шелохнуться.

– Я – вампир, ненавистное гнусное зло, negotium perambulans in tenebris…[20] Но я не всегда был таким. Давным-давно в Турне, прежде чем тень пала на меня, я любил Соню. Но меня посетил вампир, я заболел и умер, чтобы воскреснуть.

Проклятье восставших из мертвых – пожирать тех, кого любишь. Я пришел к Соне и обратил ее. Она тоже умерла; недолгое время мы шли по земле вместе, не живые и не мертвые. Вот только это уже была не Соня. Это было ее тело, но я любил не одно лишь тело. Я слишком поздно догадался, что погубил ее полностью.

И настал день, когда люди вскрыли ее могилу, и священник вбил кол в ее сердце, подарив ей покой. Меня они не могли найти, потому что мой гроб был слишком хорошо спрятан. И я отказался от любви, решив, что она не для таких, как я.

Надежда вернулась, когда я нашел… Джин. Сотни лет прошли с тех пор, как Соня обратилась в прах, а теперь мне показалось, что я снова обрел ее. И я… решил ее обратить. Ничто человеческое не могло мне помешать.

Шевалье опустил веки. Он выглядел бесконечно старым.

– Ничто человеческое. И все же я не смог обречь ее на ад, в котором сам пребываю. Казалось, я давно забыл, что такое любовь. Но когда-то я действительно любил Соню. И благодаря ей я знаю, что способен только губить, а потому не стану добиваться своего от этой девушки.

Я повернулся и посмотрел на неподвижно лежащую на диване фигуру. Шевалье проследил за моим взглядом и кивнул.

– Да, у нее есть стигмы. Она умрет, если… – он жестко смотрел мне прямо в глаза, – если не умру я. Проникни ты вчера в склеп и пронзи мне сердце ножом, сейчас она была бы свободна. – Он снова посмотрел на окно. – Скоро рассвет.

Затем он быстро подошел к Джин и вгляделся в нее.

– Очень красива, – пробормотал шевалье. – Слишком красива, чтобы попасть в ад.

Он резко повернулся и зашагал к двери. Проходя мимо меня, небрежно бросил что-то на столик, что-то мелодично зазвеневшее. У двери остановился, и едва заметная улыбка тронула алые губы. Я запомнил его таким. На фоне черного дверного проема, с гордо поднятой светловолосой головой. Он поднял руку жестом, который мог бы показаться театральным – но почему-то не показался.

– Итак, прощай. Умереть должен я, потому что…

Он не договорил. В сером предрассветном полумраке я видел, как он уходит, слышал шаги на лестнице, которые становились все тише. Потом донесся глухой стук закрывшейся огромной двери.

Паралич оставил меня. Я весь дрожал, поскольку понимал, что мне предстоит совершить. Но я знал: у меня хватит сил.

Я повернул голову к столику. Еще ничего не увидев, я знал, что лежит рядом с ножом.

Серебряный ключ.

Неупокоенный мертвец

Примерять башмаки покойного не всегда приятно. Не то чтобы я делал это в буквальном смысле, поскольку вся одежда пропала вместе с хозяином. Тогда, семь лет назад, на озере Эрроухед снимался культовый фильм ужасов «Бродящий в ночи» с Эком Мора́ в главной роли, а теперь продюсер затеял звуковую версию картины и пригласил вместо Мора меня, Джона Рида.

Я был своего рода находкой, хотя особым актерским талантом похвастаться не мог. Просто однажды сыграл эпизодическую роль маньяка-садиста и, как говорится, проснулся звездой. Думается мне, что публика аплодировала неизвестно откуда взявшемуся Риду лишь как наследнику того самого Эка Мора. Его тень с самого начала витала надо мной.

Великий Мора! Самый невероятный воплотитель извращенного зла на экране со времен Лона Чейни! Еще в 1925 году он поразил весь мир своим жутким мистером Хайдом, а потом рос от роли к роли, пока не стал настоящей звездой после «Бродящего в ночи».

Отдельные сцены снимались в окрестностях озера Эрроухед, и там случилась трагедия. Однако кое-что пошло вкривь и вкось еще раньше, и режиссер Фред Дурган имел бледный вид, докладывая о происшествии руководству киностудии в Голливуде.

Поведение Мора было странным с самого начала. Роль вызывала у него отвращение, во время съемок он не раз падал в обморок, а главный инцидент произошел, когда лента по большей части была уже готова.

Он не захотел удалять жуткий грим живого мертвеца, уверяя с безумным блеском в глазах, что краска не сходит.

– Вы годами заставляли меня играть монстров! – возмущенно заявил он растерянным коллегам по съемочной площадке. – Радуйтесь теперь! Видите, видите?! Эта проклятая маска – больше не маска! Она теперь мое настоящее лицо!

Мора пытались успокоить, но он вырвался с проклятиями, убежал в заснеженный лес и не вернулся. Наутро исчез и его автомобиль, изломанный остов которого был обнаружен через день в зарослях близ горного шоссе Рим-Драйв под стометровым обрывом. Обгоревший до неузнаваемости труп водителя, сжимавшего черными пальцами руль, был предан земле на кладбище в Голливуде.

Теперь роль вампира, столь блистательно исполненная Мора в «Бродящем в ночи», досталась мне. Не скажу, что это привело меня в восторг, несмотря на высокий гонорар. Сыграв за год после звездного дебюта в пяти ужастиках, я стал лучше понимать чувства предшественника. Не каждому понравится, когда на улице прохожие таращатся на тебя со страхом и любопытством в глазах.

Для пущей рекламы продюсер собрал ту же команду, что и в немой версии, и снимали мы почти там же. Поэтому, когда я вел свой «мерседес» в Стар-Вэлли, что к востоку от озера Эрроухед, рядом пассажирское сиденье занимала Лизбет Кастер, а позади дымил закопченной трубкой режиссер Фред Дурган, не обращая внимания на огромные дорожные щиты «Курить в заповеднике воспрещается!».

Лизбет играла главную героиню – хорошенькая блондинка со вздернутым носиком и смеющимися голубыми глазами. Впрочем, смеяться ей по пути много не пришлось. Когда я уже не в первый раз пожаловался на головную боль, девушка обеспокоенно взглянула на меня:

– Все еще болит? Может, к доктору?

– Что толку? – отмахнулся я, закладывая очередной вираж. – Он и сам не знает, в чем дело. Думаю, горный воздух все