Я прибыл в больницу раньше пациента. В отделении травматологии было спокойно, а значит, я мог обратиться к любому из множества свободных врачей и медсестер, готовых в любой момент ринуться в бой. Но мне требовался только один из них – анестезиолог, чтобы вставить трубку пациенту в трахею и обеспечить ему дыхание. В чем не было нужды, так это в обильном внутривенном вливании жидкости для компенсации кровопотери. Из-за этой жидкости артериальное давление повышается, кровотечение усиливается, а свертываемость крови ухудшается, что в данном случае подвергло бы пациента риску обширного кровоизлияния.

В те годы официальные рекомендации по поддержанию жизнедеятельности при травмах были никудышными, а иногда и опасными в данном отношении. Исследователи из Вашингтона даже доказали, что у пациентов с проникающим ранением грудной клетки уровень выживаемости выше, когда в больницу их привозят на частной машине, а не на «Скорой», потому что фельдшеры успевают поставить капельницы и влить в пострадавшего некоторое количество холодной жидкости.

О приближении «Скорой» мы узнали по характерному вою сирен. Давление у пациента упало ниже 60 миллиметров ртутного столба при пульсе 130. Он был ледяным и бледным, обильно потел и то и дело впадал в беспамятство – фельдшеры понимали, что время на исходе. Машина развернулась у входа, и ее задние двери распахнулись. Был спущен пандус, и пациента торопливо покатили в отделение реанимации. Я спросил, как его зовут, но он не ответил.

Он все еще был в пропотевшей, залитой кровью рубашке с рваной дырой от пули спереди. Под ней виднелось небольшое входное пулевое отверстие, опоясанное черной кровью, которая просвечивала сквозь мертвенно-бледную кожу, и теперь закрытое изнутри отекшей мышечной тканью и свернувшейся кровью. Кроме того, я почувствовал, что в подкожных тканях есть воздух, а это однозначно свидетельствовало о повреждении основных дыхательных путей. По виду входного отверстия раны я прикинул характер внутренних повреждений, и прогноз меня не порадовал. Рана находилась возле корня легкого и поверх кровеносных сосудов. Повезло, что сердце не задело при выстреле – оно было совсем рядом.

Вокруг столпилось чересчур много нянек, готовых оставить дитя без глазу. Я потребовал, чтобы пострадавшего погрузили в наркоз и подключили к аппарату искусственной вентиляции легких, после чего я смог бы вскрыть грудную клетку и добраться до источника кровотечения. Надо было вставить в вены две широкие канюли, а на рентген времени не осталось. Необходимо было спасать пациента, а не ставить ему диагноз. Как только анестезиолог вставил ему в трахею трубку, я попросил медсестер подать мне хирургический костюм с перчатками и подготовить инструменты для вскрытия грудной клетки.

Когда все осознали, что я собираюсь вскрыть его прямо там, на каталке, поднялась паника. Наркоз свел на нет последние намеки на артериальное давление, и сердцебиение в любую секунду могло прекратиться. Требовалось срочно найти источник кровотечения, остановить его, а затем влить в пациента донорскую кровь. Физраствор не переносит кислород – только эритроциты выполняют эту задачу, а их у пациента осталось совсем мало. По моим прикидкам, в его грудной полости плескалось не менее трех литров крови, а левое легкое полностью сдулось. Мой ассистент вымыл руки и присоединился ко мне. Я попросил медсестер повернуть пациента на правый бок, после чего разрезал ножницами мокрую окровавленную рубашку. Мы торопливо протерли кожу антисептическим раствором йода и вытерли ее начисто.

Любопытно, что пулю я увидел под кожей чуть ниже левой лопатки. Должно быть, она срикошетила вниз от лопаточной кости. Помню, как подумал, что нужно выловить пулю и сохранить ее для баллистической экспертизы, чтобы потом связать с винтовкой, из которой ее выпустили.

С помощью скальпеля я разрезал грудную клетку между ребер – от края грудины прямо до лопаточной кости, где виднелась пуля. Я продолжил резать вдоль лопаточной кости, рассекая слои бледной мышечной ткани. У живого человека такие разрезы обычно фонтанируют кровью – у нашего же пациента давление было практически на нуле, да и крови-то в организме почти не осталось. Когда я наконец вскрыл грудную клетку, оттуда выскользнули огромные, напоминающие печень, сгустки свернувшейся крови, которые тут же плюхнулись на пол, а вслед за ними потекла жидкая кровь. Я схватил большой реберный ретрактор и широко раскрыл грудную клетку, чтобы получше рассмотреть повреждения и отыскать источник кровотечения.

Одна из операционных медсестер принесла мощный отсос, и я увидел, что кровь поднимается откуда-то из глубины. Как я и ожидал, была разорвана легочная артерия, а из главного бронха выходил воздух, поэтому нужно было пережать легкое у его корня большим зажимом, чтобы остановить и кровь, и воздух. Медсестра принялась судорожно искать подходящий зажим. Поставив его, я сразу попросил анестезиолога начать переливание крови.

Сердце пациента билось все медленнее, готовое вот-вот окончательно заглохнуть. Оно – в тончайшей околосердечной сумке – лежало прямо у меня под носом, так что я взял его в кулак и несколько раз хорошенько сжал, чтобы немного помочь. На ощупь оно было пустым. Я попросил шприц с адреналином и ввел иглу в верхушку левого желудочка. Пара миллилитров его взбодрит. Необходимо было как можно скорее повысить артериальное давление и нейтрализовать скопившуюся в крови молочную кислоту бикарбонатом натрия. Адреналин помог поднять давление до приемлемого значения, а частота сердечных сокращений достигла 140 ударов в минуту. Пациент был в хорошей физической форме и теперь, когда мы контролировали его состояние, должен был поправиться.

Чтобы завершить работу должным образом, мне требовались яркие огни операционной, стерильные простыни и тщательный мониторинг жизненных показателей. Часы показывали два часа ночи, операционная была готова, а больничные коридоры давно опустели. Мы так и повезли пациента – со вскрытой грудной клеткой, предварительно зафиксировав его на каталке и прикрыв простынями, чтобы не занести инфекцию в рану, а затем аккуратно переложили на операционный стол.

Сняв хирургический костюм и перчатки, я поднял с пола пулю. Подобные штуки имеют привычку куда-то исчезать, становясь желанным, пусть и жутковатым, сувениром. Но эта пуля представляла большую ценность для судмедэкспертизы, и я намеревался вручить ее кому-нибудь из многочисленных полицейских, которые съехались в больницу.

Я опередил причудливую процессию, чтобы снова вымыться и переодеться перед операцией – медсестры уже ждали меня в операционной с включенным светом. Вот теперь я все видел как следует. Я осторожно снял зажим, и из легочной артерии полилась темно-синяя кровь. Края раны сочились ярко-красной кровью, а из разорванного бронха выходил воздух, но в остальном все было в порядке.