Я слегка улыбнулась ему в ответ, стало ясно — Аарон не готов делиться ни с кем своими истинными чувствами ко мне. А может, оно и к лучшему, пусть для остальных это остается лишь догадкой, не стоит усложнять все подтверждениями от нас самих.

— Может, еще кто-то хочет? Я посмотрела на Мел.

— Что? Я? — девушка приложила руку к собственной груди, словно разыгрывая сцену удивления, — Пусть Питер рассказывает, у нас вроде все еще одна семья на двоих, хотя там и рассказывать особо не о чем!

— Ну же, сестренка, пусть это будет твое наказание за подставу с конкурсом, мы, конечно, несказанно рады, что ты все же вышла к нам, в конце концов, но это не значит, что ты прощена.

— Да что рассказывать? — раздраженно подхватила блонди. — Все как у всех, мать, отец. После того, как папаша откинул коньки, обанкротились. Это никому не интересно.

— Мел, наверное, ты не поняла смысла этого собрания, — начал разъяснять на правах старшего, брат Мелиссы, — Не надо рассказывать про то, что тебя не волнует, смысл как раз в обратном, чтобы мы пятеро поняли каждого и начали вдумываться, а не лишняя ли будет реплика, зародившаяся в воспаленном мозгу.

— Ладно, хотите знать, что меня откровенно заставляет беситься? — девушка начала нервно стучать пальцами по столешнице. — Эта ваша красноволосая девица! Да, ты, Кимберли, — прорычала она мое имя. — С самого первого дня все вьются вокруг тебя, Кимми то, Кимми это! Даже мой брат, похоже, не устоял. Меня не удивляет, что четырехглазая размазня пускает на тебя слюни, но когда это делают Питер и Крис, просто голову тебе хочется свернуть. Мне глубоко наплевать на то, что ты себя режешь, продолжай дальше, если тебе это приносит удовольствие!

— Стало легче? — спросила я ее, словно только что вся эта речь посвящалась не мне.

— Немного!

— Отлично, — ухмыльнулась я. — Кто-то желает продолжить?

— Ну, наверное, пришло время раскаяний «командира отряда», — все улыбнулись. — Я бы мог рассказать слишком много, то, что вы, возможно, даже никогда не хотели бы услышать, потому что будет сложно забыть. В моей жизни слишком много того, чем хотелось бы поделиться, но незнание иногда большая защита, чем вы можете представить. Поэтому все, что беспокоит меня на данный момент — это сохранение жизни моей столь непослушной и вредной сестренки… и чтобы вы все дошли до конца неповрежденными. Это все что я скажу, но я не хочу, чтобы вы думали, что я не уважаю вас. В силу моего возраста, некоторые подростковые проблемы в моих глазах не выглядят чем-то глобальным, но то, чем поделились вы, безусловно, болезненно. Я заметила, что когда Пит произнес, что его волнуем еще и мы, она закатила глаза и сделала глоток из бутылки.

— Вот и поговорили, — Крис ударил двумя ладонями по столу и привстал со стула.

— Ну уж нет! Куда ты собрался? Ты же не думал, что мы обойдем виновника торжества, по чьему случаю мы все в итоге оказались в этом… месте! — остановила я побег голубоглазого.

— Итак, что меня волнует, по какому поводу я переживаю? — Крис явно избегал ответа, поэтому превращал все в клоунаду, которая здесь и сейчас была совсем не уместна. — Наверное, я просто хочу добраться до Сиэтла, а потом поскорее раствориться, чтобы Том меня больше никогда не нашел.

— И ты хочешь сказать, что это все? — спросил Аарон.

— Да, представьте, меня волнует сохранение собственной жизни! — черноволосый отвечал так механически и столь наигранно, что я ни на секунду не поверила. Может, это доля правды, но не вся.

— На сегодня хватит исповедей, идемте спать. Завтра предстоит трудный день, нам нужно будет решить, где достать денег, — скомандовал Пит.

Все поднялись из-за стола и направились по спальным местам, которые нам были выделены хозяином этого притона. Я ушла в кабинет и заняла самое вакантное место — диван, хотя он не был столь удобен, как показалось мне утром. Никого кроме меня здесь не было. Тишина окутала меня, ветер закрадывался в щель между окнами и бил жалюзями об стекло. Я свернулась калачиком и попыталась уснуть, но ничего не вышло. В голове кружились истории ребят, каждое их слово обдумывалось по-другому. Многое из того, что было сказано, мы уже знали, но важным было то, что они сами это высказали и, возможно, им стало легче.

Сама я не знаю, как воспринимать свое раскаяние, и можно ли назвать мои слова таковыми, ведь я тоже не была откровенна до конца. Да, мне больно, да, мне плохо, но я не смогу передать и половину, на это мне не хватит всех языков мира. Может, я зря осталась на эту ночь одна, совсем не спится. Мне надоело лежать на старой развалюхе и присваивать номер очередному скрипу половиц за стенкой. Аккуратно я проскользнула на улицу и вдохнула глоток свежего воздуха. Стало довольно холодно, еще немного, и ноябрь плавно перерастет в зимний декабрь, а там скоро и рождество. Это будет первое рождество, которое я встречу непонятно где, так как мое будущее стало слишком шатким понятием.

Присаживаюсь на корточки и опускаю ладонь на асфальт: он холодный, ощущаю мелкие камушки, которые впиваются в кожу, веду руку в бок, медленно. Чувствую, как кожа немного сдирается, становится больно, я не отвожу ладонь, даже когда крохотные капли крови выступают, не останавливаюсь, а продолжаю. Надавливаю сильней и, словно спичкой о коробок, провожу пальцами о дорогу.

— Что ты делаешь, твою мать! — послышалось сзади.

Крис подбежал ко мне, дернул за запястье и рывком поднял с колен. Он раскрыл мою дрожащую ладонь и, не скрывая своей злости, заглянул мне прямо в глаза. В них был далеко не холод с прочной сталью, а пылающий огонь.

— Ты же вроде не пила, тогда зачем ты вытворяешь это с собой? Посмотри на это, — парень выставил мою грязную, потертую, словно на терке, ладонь прямо к моим глазам. — Тебе это нравится, действительно доставляет удовольствие? — голубоглаз прислонил руку к моему лицу и провел по нему.

— Что ты делаешь! — тут же чистой рукой я начала очищаться.

— Ты сильная, Ким, но ты зачем-то хочешь убедить остальных в обратном! Не понимаю только зачем! Ответь, для чего нужно себя калечить, ради чего?

Мое тело дрожало, точно так же, как старый фонарь, освещавший нас в эту самую минуту. Можно было подумать, что я боюсь ответить, но нет, сейчас мое внутреннее «я» точно знает — виной всему низкая температура на улице.

— Так я чувствую