– Ты усвоил урок, гахья? – спрашивает он.

Это урок уважения.

– Извини, – кое-как выдавливаю я.

Диомед отвечает удовлетворенным взглядом.

– Прощен, – говорит он, подняв меня за сбрую. – Добро пожаловать на Ио.

23. Лирия

Лисья смотрительница

– Черт побери! – ругаюсь я и отдергиваю руку от куста роз.

Там, где меня уколол шип, выступила бусинка крови. Я слизываю ее, забираюсь поглубже в кусты, стараясь ставить ноги пошире, чтобы не потерять равновесие при низкой гравитации, и сгребаю лисье дерьмо совочком. Тело все еще не приспособилось к собственной легкости. На этот раз я добираюсь до помета, прихватив заодно комок земли, и наконец вываливаю отходы в синий пластиковый контейнер, который доктор Лиаго дал мне для сбора образцов. С тех пор как мы прибыли на Луну на прошлой неделе, Софокл безумствует: он шипит, как ящик со змеями, и готов выскочить из собственной шкуры, лишь бы изловить и съесть хоть одну из милых птичек пахельбелей, обитающих в садах цитадели.

Он прекрасно вел себя на обратном пути с Марса. За это время благодаря Каваксу мы с лисом свели короткое знакомство, а пожилая и грозная Бетулия, командующая армией слуг дома Телеманусов, успела разъяснить мне мои обязанности. Бо́льшую часть времени Софокл носился по кораблю вместе с Лиамом и со мной, порой послушно сопровождал Кавакса или сворачивался клубком в хозяйской каюте, а теперь его приходится выводить на привязи, от греха подальше. Стоит ему учуять розовую птичку, как он, едва не вывихивая мою руку, рвется к деревьям и в бессильной ярости царапает стволы, оставляя глубокие борозды.

Доктор Лиаго, личный врач Телеманусов, лечащий и лис, и людей, не может понять, что творится с этим зверем. И в результате мне приходится трижды в день собирать образцы лисьего дерьма. Неприятно, но по сравнению с влажным и жарким адом лагеря номер 121 жизнь вовсе не плоха. Мне платят хорошее жалованье, кормят три раза в день, выдали четыре комплекта форменной одежды, и сплю я в комнате с климат-контролем. Здесь нет никаких комаров, и не страшно гулять по территории в поздний час в темном цикле. Почти каждый вечер я выхожу посмотреть на звезды и наблюдаю, как садятся и взлетают корабли, – к северо-западу отсюда, на вершине Палатинского холма находятся посадочные площадки цитадели Света. Насколько помню, в последний раз я испытывала такое чувство безопасности, когда сидела между папой и мамой на празднике вручения лавров и любовалась, как мой брат Энгус танцует с девушками, а Даган сердито сверкает глазами.

Кавакс был добр к Лиаму так же, как и ко мне. Он отправил мальчика в школу цитадели, чтобы тот занимался вместе с детьми других сотрудников. Ученики живут неподалеку от северной стены, в общежитиях, расположенных в небольшом кипарисовом лесу. Школа находится внутри стен цитадели, но в двенадцати километрах севернее поместья Телеманусов, так что я лишь трижды в неделю добираюсь туда на трамвае, чтобы повидаться с Лиамом. Остаюсь там до самого вечера, пока ученики не ложатся спать. И когда начинаю прощаться с Лиамом, он, по обыкновению, вцепляется в меня, не желая отпускать. Это каждый раз разбивает мне сердце. Он говорит, что другие дети добрые. Однако, кроме него, здесь почти нет алых.

– Ладно, зверушка, время истекло. Пора в дом, – говорю я, выбираясь из куста. – Софокл!

Лис исчез. Я осматриваю сикоморы и кусты бузины. Он снова сорвался с поводка и убежал куда-то в сторону озера Августина. Его и след простыл.

Черт побери, если он снова убьет пахельбеля, мне придется иметь дело с Бетулией!

В поисках лиса я иду по гравийной дорожке, вьющейся сквозь Эсквилинские сады. Они раскинулись у подножия одноименных холмов, где внутри цитадели расположены ухоженные поместья знатных золотых семейств. Теперь там обитают самые могущественные сторонники правительницы – прежде всего, это дома Аркосов и Телеманусов.

У подножия холмов, в тиши, среди зарослей роз, затерялись уютные уголки с маленькими прудами и ручьями. Этот пейзаж похож на иллюстрированный сборник историй о Долине. Но в этом саду есть и глубокие тени, а мужчины и женщины, прогуливающиеся здесь, – разрушители империи.

В Гиперионе сейчас ранняя осень – куда более мягкое время года, чем изматывающее лето Беотийских равнин. Когда ранним утром капельки росы оседают на металлических дверях по всему городу, я сразу вспоминаю тоннели Лагалоса. Тебе бы это понравилось, Тиран, – смотреть, как туман ложится на стены и скрывает Палатинские шпили. Совсем как в одной из твоих книжек.

Нет. Не надо об этом. Хватит думать о них. Я прикусываю щеку изнутри, пока во рту не появляется вкус крови, чтобы выбраться из зыбучих песков памяти. Сейчас утро. Маленький датапад у меня на запястье показывает семь тридцать два утра по земному стандарту, шестнадцатый день светлого месяца октября. Шестьдесят градусов по Фаренгейту, облачно, после обеда возможен дождь. В шахтах, не говоря уже о лагере, у меня не было ничего, подобного этому датападу. Иногда я лежу на кровати и смотрю на медленно вращающуюся голограмму Марса, пока не погружаюсь в сон, и порой виновато размышляю, не должна ли я скучать по нему. Но я не скучаю. Разве что по Лагалосу.

Никак не приспособиться к здешней низкой гравитации. Она ограничивает свободу передвижения. Было гораздо комфортнее даже во время трехнедельного путешествия с Марса. Я почувствовала это в тот момент, когда вышла из челнока, доставившего нас с орбиты, и на первом же шагу вниз по трапу промахнулась мимо ступени. Низкая гравитация не сочетается с маниакальным темпом кораблей в синем небе, с постоянным потоком важных людей или важных задач. Но хуже всего – это здешние правила поведения и пересуды других слуг.

Я думала, Кавакс забудет про меня, как только я поднимусь на борт его корабля. Но вместо этого он проникся ко мне искренней симпатией, черт знает почему. Он приглашал меня завтракать с ним каждый день и сперва обучал меня тонкостям диеты Софокла и ухода за ним. Но эти уроки были позабыты, когда он дал мне книгу с колыбельными, которые требовалось петь Софоклу перед сном. Мне пришлось признаться, что я не могу прочесть больше половины слов. Кавакс уставился на меня так, словно увидел чудовище с тринадцатью головами.

– Так не пойдет! – взревел он. – Ни за что! Истории – это богатство человечества! Моя жена мне не простит, если я не дам тебе ключ к этим сокровищам.

Он учил меня читать и понимать прочитанное каждый день после завтрака