посреди оставленных мною руин, а за ее спиной, в тени сосны, мой сын смотрит, как я покидаю поле смерти.

Часть II

Тень

Глупец обрывает листья. Дикарь рубит ствол. Мудрец выкапывает корни.

Лорн Аркос

22. Лисандр

Ио

Мы мчимся, словно черная молния, над бледной пустошью из силикатной пыли и инея диоксида серы на корабле, украшенном электрическими драконами. В запотевшем иллюминаторе – желто-зеленая серная равнина, которая простирается в сторону темной стороны луны и перемежается лавовыми полями, вулканами, шлейфами пыли и горами. Эти яростные выбросы из лунной коры поднимаются не цепями, согласно характеру вулканической активности; они расположены по отдельности и потому напоминают прокаженных древних великанов, бродящих по цветному морю.

Каждый день 3600 бэров радиации – достаточно, чтобы за считаные часы иссушить ДНК человека, – бомбардируют луну, что некогда была одним из самых сухих объектов Солнечной системы. Но теперь, через шестьсот лет после того, как первый лед был вырезан из Европы и перевезен на Ио, она стала житницей Илиона – так юпитерианские лорды предпочитают называть свое скопление лун.

Несмотря на страх, который я испытываю в заключении, невольно восхищаюсь этим свидетельством человеческой воли.

Завоевателей не испугал нрав Ио. Они были мудры и не пытались изменить ее лик, а вместо этого создали островки жизни на ее поверхности. Через маленький грязный иллюминатор по другую сторону пассажирского прохода я замечаю цепочку сельскохозяйственных куполов, доков и скелетоподобных подвесных дорог. Там ботанические предприятия с персоналом из рабов низших цветов производят достаточно пищи, чтобы прокормить Илион – а вместе с Титаном и остальную окраину.

Ио – сплошное противоречие, как и ее жители, насколько мне известно. И надо не забывать об этом, если я намерен отыскать способ бегства для моих друзей.

Корабль содрогается от внезапной турбулентности. Я роняю пластиковую чашку, которую поднес было к краю металлического намордника, закрепленного на моей голове. Чашка падает на пол, расплескивая воду по палубе. Охранник смотрит на воду, текущую по полу, тусклыми, кротовьими глазами. Ему противна напрасная трата ресурса, как и звуки, которые я издаю, облизывая сетку намордника в отчаянной попытке собрать все до единой капли распухшим ртом. Охранник идет дальше; магниты в ботинках крепят его мускулистые ноги к палубе, невзирая на турбулентность при входе в атмосферу.

– Можно мне… – Мое пересохшее горло сжимается, я давлюсь собственными словами. – Можно мне еще воды? – хриплю я, глядя на ботинки охранника.

Я пытаюсь скрыть отчаяние в своем голосе, но терплю поражение. Охранника зовут Боллов. У него неуступчивый нрав и тремор правой руки. Он любит власть и не прочь преподать урок испорченным эльфикам из центра вроде меня с Кассием. Хотел бы я знать почему. Возможно, тогда я сумел бы разобраться в нем. Бабушка когда-то сказала мне: «Новая рана может уязвить тело. Вскрывшаяся старая рана может поразить душу».

Я наблюдаю за обменом репликами между охранниками, за ленивой болтовней в коридорах или при смене караула, но обитатели окраины прячут свои эмоции. Проще угадать мысли ящерицы, чем этого Боллова. Моя голова раскалывается от вызванной обезвоживанием боли, с которой я вынужден нянчиться уже тридцать четыре дня. Мои сны беспокойны, и мне часто снятся покинутые мною члены экипажа.

Лишение воды – цивилизованная пытка, и я знаю, что в глубине души Пандора хочет чего-то более варварского. Похоже, лишь заступничество Диомеда предотвратило подобное развитие событий. Может ли он быть потенциальным союзником? Пандора – точно нет. Она дикарка. Через два дня после моего ареста старуха явилась ко мне в камеру. В течение часа она сидела, скрестив ноги, на полу и молча смотрела на меня, а потом наконец спросила, приносила ли Серафина на «Архимед» датакуб или что-то в этом роде. Я ответил, что мне об этом неизвестно. Пандора ушла, не сказав более ни слова, поэтому я так и не понял, какие же сведения могли содержаться на этом носителе.

С того дня мне дают ровно столько воды, чтобы я не умер, и не более. Мои мышцы болят, словно от повышенной гравитации. Мои десны распухли, рот словно набит мелом. Пандора является каждый день, таращится на меня, словно старая злая сова, и задает тот же самый вопрос. Я отдал бы ей этот чертов датакуб, если бы видел его. Он не имеет никакого значения для Кастора Януса, личности, подтвержденной бортовыми журналами нашего корабля. Кассия зовут Регулус Янус. Мы – марсианские торговцы из Новых Фив, переправляли на окраине воду рудокопам с черного рынка.

Тот факт, что моя шкура все еще при мне, явно означает, что наше хранилище пока не нашли.

– Пожалуйста, – умоляю я Боллова, – всего еще одну чашку.

– Это и была твоя чашка, гахья.

Так они называют чужаков. Это слово произошло от изначального японского языка – он был родным языком Раа до прибытия ветви золотых из Южной Африки.

– Не трать впустую – и больше не захочешь, – бросает Боллов и уходит.

Рядом со мной сгорбился в кресле Кассий. Его руки скованы металлическими наручниками и пристегнуты к груди; цепи хватает лишь на то, чтобы поднести чашку с водой к стальной сетке намордника. Он поделился бы со мной, но он уже проглотил свою порцию. Другая тонкая цепь соединяет нижнюю часть его намордника с поясом на талии, и потому Кассий сгибается в постоянной мольбе, даже когда ходит. В рыжевато-коричневой форме заключенных мы с ним похожи на двух донеандертальских гоминидов. Но мой друг жив, и это самое главное.

Я вижу его впервые за месяц пути от пояса астероидов до Ио. Новые корабли окраины, которые базируются на текущей орбите Юпитера, невероятно быстроходны. Я жажду увидеть их конструкцию, новые двигатели, но до недавних пор всем моим миром был стальной куб со стороной три метра. Я чуть не заплакал, когда увидел Кассия, ковыляющего ко мне в коридоре, перед тем как нас загрузили на этот челнок. Его лицо все такое же уродливое и смахивающее на луковицу, как в тот день, когда мы сбежали от аскоманов.

Несмотря на радость воссоединения, мы понимаем, что наше будущее весьма туманно. Неизвестно, жива ли Пита. При мысли о том, в какой ужас превратилась ее жизнь – если они так обращаются с золотыми, – у меня начинает ныть сердце. В голове крутятся навязчивые мысли о том, каким образом я мог бы это предотвратить. Что я мог бы сделать лучше? Что следовало исправить? Какое действие предпринять?

– Дай