Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Докажи! — непримиримо вздёргивает выгоревший вихор Максимка. По дороге девочки и без ритуала знакомства выясняют, как кого зовут. Чернявый — Прохор, а ещё более чернявый и узкоглазый то ли киргиз, то ли казах — Аскарка. Они же и между собой разговаривают.
Полинка с надеждой глядит на Аду, но та только фыркает. Вот ещё! Доказывать она что-то будет, щас!
— У неё фотография есть, где они все вместе, — выкладывает козырь Полинка. — И её отец там в форме.
— Подумаешь, форма, — пренебрежительно заявляет Максим. — Может, он — артист и форму для представления одел*.
— Лицо он тоже одел? — Полинка находит, чем поддеть спорщика.
— Покажи! — загорается энтузиазмом Прошка.
Они стоят уже около дома Кузнецовых, родителей мамы Адочки. Стоят и все хором уговаривают Аду показать фотографию. Полинку Ада ещё понимает, хочется похвастаться подружкой, а вот почему усердствует Максим, который только что сказал, что снимок — не доказательство, не понятно.
Устоять перед совместным напором невозможно.
— Ладно, подождите немного, — Ада взбегает на крыльцо и толкает дверь.
Так, мамы дома нет…
— Адочка, ты пришла?
— Да, — девочка пробегает мимо бабушки в их с мамой комнату. Где тут альбом? Ага, вот он!
Ада вынимает ту самую фотографию и бегом покидает комнату. На крыльцо, впрочем, выходит, уже не торопясь. Она же дочь генерала всё-таки.
— Вот, — машет снимком перед столпившейся ребятнёй.
— Дай! Дай мне! — мальчишки чуть не подпрыгивают от возбуждения, каждый тянет руку.
— По одному! — догадывается скомандовать Ада. Мальчики после бурного спора поручают Полинке выбрать первого считалкой.
— Аты-баты, шли солдаты… — начинает Полинка и строчка «Аты-баты, это…» заканчивается на Аскарке, который радостно кричит «Я!». Первому фото достаётся ему.
Мальчики и Полинка стискивают Аскарку со всех сторон.
— Вот, — тычет пальчиком Полина, — это тётя Шура, это папа Ады, а это её брат Борис.
Максимке через четверть минуты показалось, что его казахский друг слишком долго держит фотографию в руках.
— Дай мне!
— Подожди!
Спор вспыхивает мгновенно. Мальчишки вырывают фото друг у друга. Тр-р-а-ак!
— Вы чего… вы что делаете?! — взвизгивает Адочка. Драгоценный семейный снимок делится на две неровные части.
Бледный от испуга Аскарка суёт Адочке свою половину и ретируется за калитку.
— А чего он?! — обвиняюще вскрикивает Максим, отдаёт Полинке свою часть и вместе с Прошкой убегает из двора. Полинка отдаёт второй обрывок подружке и с возгласом «Ну, я им щас покажу» скачет за убегающей ребятнёй.
— А ну стойте! Вы что наделали?!
Выскочившая на шум бабушка Ады застаёт внучку заливающуюся слезами.
Окончание главы 11.
*Примечание. Знаю, что правильно в данном случае говорить «надеть», но это дети, частично нерусские, так что им простительно.
Глава 12. Кому война, а кому…
1 сентября, понедельник, местное время 11:25.
П. Гусиная пристань, Семипалатинская область, дом Кузнецовых.
— Ну, вот, а ты плакала, — Александра Фёдоровна с удовлетворённым видом заканчивает обрезать наклеенную на картонку пострадавшую фотографию. Давно успокоившаяся Адочка шмыгает носом. Место разрыва почти незаметно, умеет её мамочка тонкую работу делать.
Процесс ремонта побывавшего в небрежных и грубых руках фотоснимка действует на девочку медитативно умиротворяюще. Сначала мама аккуратно покрыла ровным слоем силикатного клея задник одного обрывка, наклеила его на картонку. Затем поступила так же со второй частью. Особое внимание пришлось уделить стыку, тонким лезвием ножа снимать выступившие капельки клея. Напоследок осталось прижать подошвой тяжёлого утюга.
— Запомни, дочка. Какие-то ценные семейные вещи можно давать в руки только самым надёжным людям. И то, глаз при этом не спускать…
— Я же не знала… — куксится девочка.
— Знала, знала, — широко и ласково улыбается мама, — всё ты знала. Разве не знала, что этих мальчишек в первый раз видишь? К проверенным людям их никак не отнесёшь.
— А как отказать, если просят?
— Очень просто. Попросить могут. А дать или не дать, решать тебе. Фотографию ты вообще не имела права выносить и кому-то в руки давать. Она принадлежит семье, а не тебе лично. Это ты куклу свою можешь кому угодно подарить.
— В куклы я давно не играю, — хмурится девочка.
— Девушки, обедать идите! — зовёт их из кухни дед Ады.
2 сентября, вторник, время 06:45.
Небо над Лаворишкесским лесом.
— Цель номер один поражена! — восторженно орёт в микрофон командир полуэскадрильи пешек, только что разгрузивших свой убийственный груз на лесную площадку.
Выглядевший сверху кусочком обычного зелёного леса участок деревьев под действием взрывов и огня вдруг превращается в аэродром, заполненный самолётами. Горящими и разбитыми. Пешки выстраиваются каруселью и поливают аэродром из крупнокалиберных пулемётов. Злые чайки добивают эрэсами зенитные позиции, осмелившиеся себя обнаружить…
— Цель номер два поражена, — спокойно докладывает флегматичный командир второй группы пешек, только что превративший замаскированный аэродром в горящее кладбище самолётов. В двенадцати километрах от первого.
— Цель номер три поражена, — хрипит командир третьей группы и командует своим:
— В этажерку! Быстро!
На них падает восьмёрка мессеров и… — вот невезуха! — с юго-запада подходит ещё одна группа. Прикрывающая их четвёрка ишачков задиристо поднимает носы навстречу атакующим мессерам. Сигнал уже послан и помощь придёт…
Из скоротечного боя выходят только две пешки и два ишачка. Вторая восьмёрка мессеров пришла раньше, чем эскадрилья чаек. Заплатили немцы за победу всего двумя машинами, одну из которых сумел взять на таран отчаянный ишачок.
Две дымящиеся пешки сумели дотянуть до чистого от леса места, и над ними разгорается суета. Кружатся ишачки и чайки, не подпуская к самолётам никого. Никого кроме трёх санитарных У-2. Над ними, как стервятники, барражирует дюжина мессеров. У-2, один за другим взлетают, одна из чаек на бреющем расстреливает эрэсами павшие пешки. И вслед за этим начинается отчаянная игра, двойная охота. Мессеры кружат вокруг, как стая гиен, пытаясь достать беззащитные У-2. Их подлавливают на контратаках ишачки и чайки. Всё небо превращается в живописное поле боя. Прочертили его в самом начале несколько ракет, оставляют дымные шлейфы сбитые самолёты, расцветают купола парашютов
Немцам удаётся изрешетить один У-2, но лётчик жив и фатальных повреждений у самолёта нет. То, что из пулевых отверстий и щелей капает кровь, увидят только дома. Двух лётчиков-бомбардировщиков в статусе пассажиров живыми домой не довезут. Но такая участь лучше, чем у тех, кто упал в лес и угодил в списки пропавших без вести. Пусть и видели товарищи, что самолёт взорвался. Поверит ли командование? Вдруг парашюта просто не заметили, и лётчик в плен попал?
Сбившие в заварухе один мессер и заставшие другой, чахоточно дымя, уйти на вынужденную посадку, краснозвёздные машины удаляются
