мол, вот здесь нас обстреливают, мы держимся, нас четверо осталось, десять ранено. Чеченцы на нас прут. Все обкуренные. Мы гранаты кидаем, они трупы забирают и идут опять, смеются. Мы до утра не продержимся. Я спрашиваю: сынок, ты можешь продержаться до утра? Будет подмога. Он помолчал и отвечает: до утра продержимся. Только нас всех здесь убьют. Отрешенно так сказал. Будто бы уже попрощался со мной.

Я вызываю танк. В него сажаю омоновца старшим машины. Даю ему радиостанцию и говорю — вперед! Танк подходит на прямую наводку. Я говорю бойцу на кирпичном заводе: Танк видишь? — Вижу. — Куда башня танка смотрит? — Прямо на нас. — Я говорю: Куда надо? — Вправо. Я связываюсь с омоновцем в танке и даю команду повернуть ствол вправо. Сержант мне кричи г: Нет-нет, в другую сторону! Я говорю омоновцу: Давай влево. Опять спрашиваю: Теперь на боевиков? — Да. — Я командую: Огонь! Танк как шарахнул! Точно туда, где скопление бандитов было. Это их вмиг отрезвило. В общем, пацанов вытащили. В конечном итоге мы кирпичный завод все ж таки через два дня взяли окончательно".

Другой пример нестандартного подхода к овладению хорошо укрепленным обьектом лишний раз подтверждает, что никаких шаблонных действий для выполнения задачи в таком городе, как Грозный, нет. Особенно когда ты крайне ограничен в силах и средствах. Жестокий бой развернулся в полосе действий северной группировки у здания, получившего условное наименование "цитадель". Первая попытка выбить бандитов не увенчалась успехом. Строение имело прочные стены, бандиты оборудовали в нем хорошо укрепленные огневые точки, кроме этого перед ним проходила улица шириной около 20 метров, которую практически невозможно было преодолеть под кинжальным огнем боевиков, Груднов вспоминает: "Это было 6 января. Я долго ломал голову над тем, как выбить из "цитадели" бандитов. Рассматривал множество вариантов. Нн один не подходил. И все же решение было найдено, Трем снайперам были выданы карабины КС-23, имеющиеся в 22-й бригаде. Бойцы в течение двух часов непрерывно вели обстрел окон здания спецпатронами со слезоточивым газом "Черемуха".

Через некоторое время, когда газ рассеялся, разведчики вошли в здание без единого выстрела. Ни одного боевика в нем не осталось. Все ушли, бросили свои позиции. Похоже, что сильно испугались. Получилось, что выбить боевиков мы не смогли, зато выкурить — сумели. Позже туда подошел 17-й отряд спецназа, закрепился и очистил территорию вокруг от боевиков. Без потерь. Все это происходило утром в период с 6 до 11 часов. А вскоре после овладения зданием я с группой прикрытия на БТР-80 выехал в Ханкалу на КП генерал-лейтенанта В. Булгакова.

Учитывая, что моей группировке предстоят серьезные бои по взятию консервного и молочного заводов, и понимая, что одного дивизиона 122-мм гаубиц 255-го полка для этого явно недостаточно, я планировал попросить выделить в мое распоряжение батареи 152-мм самоходных гаубиц "Мета".

В этот период на КП находился начальник Генерального штаба генерал армии Анатолий Квашнин. Он проводил совещание, уточнял задачи по предстоящим действиям и порядку их выполнения. Здесь же находились генерал-лейтенант Геннадий Трошев н генерал-майор Михаил Малофеев, Впервые в тот день я услышал разговор о корректировке действий всех подразделений в городе. Звучало слово "штурм".

По окончании совещания генерал-лейтенант В. Булгаков пригласил меня в столовую. Впервые за две недели я обедал. Эта встреча и этот обед запомнились на всю жизнь. Генерал-лейтенант В. Булгаков представил меня генералу армии А. Квашнину,

В ходе обеда по просьбе командующего я рассказал, как брали "цитадель", что вызвало его живой интерес. Он также внимательно выслушал мои взгляды на развитие событий. Я, пользуясь случаем, попросил артиллерию. Мне пошли навстречу.

После отлета начальника Генерального штаба я отправился на позиции самоходных гаубиц, нашел там начальника штаба дивизиона и сообщил ему о решении генерал-лейтенанта Булгакова о применении артиллерии в интересах моей группировки. После этого начштаба дивизиона выехал со мной на КП группировки “Север”, где находился в качестве корректировщика артиллерийского огня до конца операции”.

Вспоминая о тех днях, Грудное особенно отмечает, что успех на его направлении был именно тогда, когда удавалось эффективно использовать огневое поражение позиций бандгрупп. Благодаря работе корректировщика — офицера с большим боевым опытом — артиллеристы группировки особого района (в распоряжении Булгакова было весьма существенное оружие: 152-мм самоходные гаубицы “Мета”, 240-мм самоходные минометы "Тюльпан", использующие корректируемые мины "Смельчак", тяжелые огнеметные системы “Буратино”, системы залпового огня “Град” и несколько установок оперативно-тактических ракет “Точка-У”) успешно уничтожали выявленные укрепленные опорные пункты боевиков, узлы их обороны. Особенно эффективными по возможности пробивать мощные бетонные укрепления (бомбоубежища, подвалы, коллекторы), где укрывались боевики, были 240-мм самоходные минометы “Тюльпан”. Нередко и сам Груднов занимался корректировкой артиллерийского и минометного огня, проводя на крышах высотных зданий практически весь световой день.

Декада, прошедшая с начала спецоперации, окончательно развеяла какие-либо иллюзии относительно того, что за противник укрепился в Грозном. Жестокий, расчетливый, подготовленный в военном и психологическом отношении враг, в ряде случаев даже фанатичный. Сломить сопротивление такого врага — трудно, но другого не дано. И ежедневное противоборство в кварталах разрушенного города лишний раз подчеркивало всю сложность главной задачи по освобождению города от бандгрупп. Как в таких условиях сохранить моральный волевой настрой солдат, офицеров, идущих в бой, — вот что не меньше, чем порядок нанесения огневых ударов, беспокоило Игоря Груднова.

Январь 2000 года. Солдаты 22 бригады оперативного назначения внутренних войск ведут бой Полковник Игорь Груднов. Герой России

Опытный офицер, он знал: ничто так не подрывает моральный дух воинского коллектива, как оставшиеся на поле боя, не вынесенные к своим тела погибших товарищей. Какие бы ужасы ни испытал боец в бою, после, переживая минуты смертельной опасности, он волей-неволей мыслями обращается к тем своим павшим друзьям, которые остались лежать на поле боя… И это саднит душу всех, кто пережил бой, вина за оставленные на поругание врагу тела не дает покоя, червем сомнения начинает точить душу. И хочешь не хочешь — ведь смерть вот она, рядом — начинает боец примерять на себя судьбу убитого товарища. Вот почему всегда действовало в войсках правило: делать все, чтобы вытащить с поля боя раненых, погибших. И по человеческим, и по военным законам это