А тогда, в девятом классе... С сорокалетним физиком, в лаборантской – нет, нет и нет! Я не готова была отдать ему самое дорогое. Потому охладила пыл Иннокентича (как меня наши девчонки-десятиклассницы научили), с помощью нежных и быстрых пальчиков. И он сразу стал как шелковый!..

Тогда я впервые в жизни поняла, какую мы, девушки, силу имеем над мужиками! Только вот, к сожалению, редко когда нам удается ею в полную мощь воспользоваться.

На самом деле получается, что свои женские чары применяешь, только если не любишь. А стоит втрескаться в какого-нибудь подонка (типа моего Юрика), и о всякой возможности крутить им, вертеть немедленно забываешь. Наоборот: они сами, проклятые предметы твоей любви, такую власть над тобой забирают, что только смотришь на них воловьими глазами и пляшешь под их дудку, все угодить им, стервецам, стараешься... И выслушать, и накормить, и ублажить. А они, гады, заботу о себе воспринимают как должное, да еще и на сторону поглядывают.

...Чтобы закончить с физикой, отдам моему Артур Иннокентьичу должное: тогда он повел себя со мной, как настоящий интеллигент. После всего, что между нами случилось, к доске вызывал меня в редчайших случаях, а в контрольных сам за меня задачки решал. Правда, когда он захотел свое удовольствие со мной повторить, я пригрозила, что маме и директрисе нажалуюсь – у него все сразу увяло. Но физик оказался не злопамятным, а, скорее, добропамятным. Гнобить меня не стал, продолжал выводить четверки. Вздыхал, глядел на меня раскаленным взором и, наверно, воображал мое юное тело, когда спал со своей старухой женой.

Я, кстати, по широте душевной, метод воздействия на физика Машке потом подсказала, однако ей – вот ведь умела влипать девчонка! – пришлось расплачиваться с Иннокентьевичем по полной программе, да еще и ублажать его в лаборантской едва ли не еженедельно до самого выпускного. Она долго потом по этому поводу ныла и меня во всем обвиняла...

Так вот, вернемся к невезучей Машке. Весь день, гоняя по спортивному залу очередных тостушек-пампушек-плюшек, я обдумывала Машкин рассказ. Спору нет, он казался складным. Но несколько вещей у меня в голове все равно не укладывалось. Я уже упоминала, что логика – далеко не самая сильная моя сторона, однако даже у меня возникли к моей подруге вопросы. Вопросы, на которые она так и не дала ответов. Поэтому они все не шли у меня из головы.

И после ужина я вытащила Машку погулять. Забрели мы с ней в самый дальний угол санаторского парка – туда, где он превращался в лес. Я показала ей заброшенную беседку, в которой некогда ждала несчастного Степана. Там подругу и спросила:

– Ты мне рассказала, что твой Старцев здешних женщин для того, чтобы они не ели мучное и сладкое, кодирует с помощью гипноза. Предположим. Но почему они тогда в пользу руководителей санатория завещания оставляют?

– А они что, оставляют? – поразилась Мария.

– Разве я тебе не рассказывала? Да, оставляют. Не знаю насчет всех подряд, но вот Тулякова – та, что у меня на тренировке умерла – такое завещание точно написала. И знаешь, сколько она подарила двоюродному брату здешнего директора? Акций на пять «зеленых лимонов»!

– Да ты что! – глаза у моей подруги округлились. Для нее, как, впрочем, и для меня, пять миллионов долларов – все равно, что пять миллиардов. Непредставимая сумма, которой ни у меня, ни у нее точно никогда не будет.

– Кто и почему их заставлял такие подарки делать? Тот же Старцев? И тоже под гипнозом?

– А, может быть, он... – мечтательно сказала Мария. – Вот бы он и для меня такой подарок организовал...

– И не надейся! – отрезала я. – Ты лучше узнай: как твой гипнотизер и руководители санатория такие дарственные устраивали?

– Ну, я попробую, конечно, – неуверенно пробормотала подруга.

– И еще, – наседала я. – Зачем они Степана убили? Допустим, ты права. В санатории, как Старцев рассказывает, просто от ожирения кодируют, а погибшие женщины свой обет нарушали, потому и умерли. Но это, извините, не преступление. Такое сплошь и рядом случается. Высоцкий, например. Он тоже, говорят, от пьянки закодировался, но не удержался, выпил стопку. И сразу инфаркт. И никого в его смерти не обвиняли. Никакого криминала. А что особенного Степа смог узнать, что его потребовалось в бассейне топить, самоубийство инсценировать?

– Ты уверена, что его и вправду убили?

– И к гадалке не ходи! – отрезала я. – Может, я в тот день его не самой последней видела. Но я была последней – а, похоже, единственной, – с кем он откровенно говорил. И он мне стопудово намекал, что раскрыл, дескать, тайну санаторских смертей и здешние руководители за это могут поплатиться. Той же ночью его и убили... Поэтому не в кодировании от ожирения здесь дело – или не только в нем одном. Я чувствую это! А ты – выясни.

– Слушай, Лиль, – заныла Машка. – Может, ну его? Зачем нам с этим связываться? Я одним местом чую: опасно это. Ох, как опасно!

После этих слов я схватила подружку за плечи и хорошенько встряхнула. Заглянула ей в самые зрачки и прошипела:

– Ты что, не понимаешь? Я уже в это дело встряла! И мне – обратного хода нет!

В глазах у Марии мелькнула паника.

– Зачем ты меня тогда в него впутываешь?!

Я еще раз тряхнула ее хорошенько. Машка – трусиха. И человек слабовольный; во всяком случае, уверенности в своих силах у нее явно меньше, чем у меня. Поэтому угрозы и шантаж мне всегда, еще с пятого класса школы, когда мы подружились, помогали над нею брать верх.

– Ты у меня тысячу долларов на компьютер взяла? – вперилась я ей в глаза. – Взяла! Не хочешь на меня работать – деньги гони назад!

Ужас, отразившийся на ее лице после моей угрозы, стал еще сильнее.

– Но я уже компьютер в Интернет-магазине заказала...

– Тогда давай, работай! Узнавай, что мне надо. И не выеживайся! Девочку из себя не строй!

На глазах у Машки набухли слезы. Но она не заплакала, переборола себя и сквозь слезы улыбнулась.

– Степанова во всем идет на поводу у Бодровой, – вдруг проговорила она важным тоном, пародируя нашу бывшую классную. Именно так классуха отзывалась о наших с Машкой отношениях.

Получилось похоже. Я не удержалась – фыркнула, засмеялась. Подружка стала мне вторить. У меня мелькнуло: «И почему люди по-хорошему никогда тебя не понимают?»

– Ладно, Лиля, – покорно произнесла подруга. – Попробую узнать, что ты просишь.

...Когда мы шли назад в наше общежитие, то обнялись, болтали обо всем – и казалось, забыли о том, где мы и что ввязались мы в, можно сказать, смертельно опасное предприятие.

И даже представить не могли, чем закончится этот день...

Обдумывать планы мести – забавное занятие. Я имею в виду, конечно, не всякие нереальные идеи, когда мечтаешь, например, сшибить тяжеленным джипом надоевшую начальницу или выплеснуть на голову какой-нибудь особо въедливой родительнице кастрюлю с супом, сваренным на всю старшую группу. Насылать великие кары на несимпатичных тебе людей в собственных фантазиях – это одно. А вот реально мстить – совсем другое. Этого я никогда не делала. Не потому, что такая уж христианка – просто интриги плести не умею. И бить из-за угла тоже. Мне проще выкинуть неприятные инциденты из головы, а обидевших меня людей – забыть.