— А у меня есть выбор?

— Ты можешь рассказать обо всем Родгару. Или Эшарту, если уж на то пошло. Это может закончиться либо моей смертью, либо тем, что я вынужден буду жениться на тебе. Хочешь рискнуть?

Она повернулась и посмотрела на него сквозь слезы:

— Вынужден? Это было бы настолько плохо?

— Я самый неподходящий для тебя муж из возможных, Дамарис. Я пытаюсь защитить тебя.

От огня осталось только слабое, неприветливое мерцание, и сквозняк покусывал ее голые ступни.

— Когда-нибудь ты еще поблагодаришь меня, — сказал он. — Я надеюсь...

Пронзительный крик оборвал его слова.

— Мейзи! — ахнула Дамарис, бросившись к двери. Он схватил ее:

— Нельзя, чтобы тебя поймали выходящей отсюда в таком виде.

Растрепанные волосы, порванная рубашка, которая, вероятно, запачкана кровью.

Мейзи испустила еще один вопль, затем закричала:

— Мисс Дамарис? Мисс Дамарис! Спаси и помилуй, ее похитили!

Секунду спустя воздух сотряс взрыв, и Мейзи заорала так, что затряслись стены. Рука Фитца крепче стиснула ее, но теперь он отодвинул Дамарис в сторону.

— Оставайся здесь. Я позабочусь о ней. Потом незаметно проскользни в свою комнату. — Он оглядел ее, затем покачал головой: — Сделай что сможешь.

Он с отчаянием поцеловал ее, и ей показалось, что судьба против их расставания.

Фитц оторвался, открыл дверь... и вышел в поток света. Эшарт стоял в арочном проеме с горящей свечой в руке, позади него Мейзи, прижимающая руки ко рту. Красноречивое молчание потрескивало вокруг них, словно тонкий лед. Эшарт повернулся к Мейзи:

— Возвращайся в свою комнату и держи рот на замке. Мейзи энергично закивала и поторопилась исчезнуть.

— Эш? Дамарис? Фитц? — Это появилась Дженива с еще одной свечой. В данный момент Дамарис предпочла бы меньше света.

Дженива поняла все с одного взгляда и шагнула ближе к Эшарту, к своему тигру. Дамарис захотелось упасть в обморок. Эшарт считает себя ее защитником, заменяющим Родгара здесь, в своем доме. И в его понимании она подверглась насилию. Может, он станет настаивать на свадьбе? Выражение его глаз говорило скорее о смерти.

Он пошел вперед, а Дамарис и Фитц отступали до тех пор, пока все не оказались в комнате.

— Мне следует убить тебя, — сказал Эшарт.

— Он не принуждал меня, — запротестовала Дамарис, — я сама пришла сюда...

— А он воспользовался этим. Я игнорировал его репутацию, и напрасно.

— Ему было пятнадцать, когда... Фитц схватил ее за руку:

— Не надо. — Он встретился с холодным взглядом Эшарта. — Да, я виноват, но что бы ты ни решил, было бы лучше, если б я сопровождал вас завтра в Лондон, чтобы обеспечить безопасность Дамарис.

Свободная рука Эшарта была сжата в кулак, но в остальном он прекрасно владел собой. Дамарис находила это более устрашающим, чем открытая ярость.

— Хорошо. Пусть Родгар разбирается с тобой, поскольку ты ведь, как я подозреваю, его человек. Если ты дашь слово, что не сбежишь, прежде чем услышишь его приговор.

— Нет! — вскрикнула Дамарис, но Фитц не обратил на нее внимания.

— Я даю слово.

Эшарт перевел взгляд на нее:

— Вы вернетесь в свою комнату и останетесь там.

В его голосе сквозила такая ледяная властность, что Дамарис так и подмывало присесть в подобострастном реверансе. Она и не представляла, что он может быть столь устрашающим. Дженива подтолкнула ее к двери. Дамарис не хотела оставлять вместе двух мужчин, но Дженива подхватила и Эшарта по дороге. Они втроем оказались с другой стороны двери. — Это моя вина, — настаивала Дамарис. Она облизала губы и призналась: — Я хотела его и подумала, что это лучший способ сломить его волю.

Темные глаза Эшарта обожгли ее.

— Тогда проведите ночь на коленях, молясь, чтобы в своей жадности не погубили хорошего человека.

Он схватил ее за руку, промаршировал с ней к ее комнате, втолкнул внутрь и закрыл дверь. Дамарис прислонилась к ней, слезы струились по ее лицу, а грудь щемило от боли. Она зажала рот рукой, чтобы заглушить всхлипы, и Мейзи подбежала и заключила ее в объятия.

— Ох, простите, мисс Дамарис. Я и не догадывалась. Но как вы могли? О, этот ужасный человек! Я предупреждала вас. Предупреждала...

Дамарис горько разрыдалась в ее руках.

Дамарис спала. Мейзи настояла, чтобы она приняла лауданум. Она проснулась, когда были открыты ставни, притуплённая опием, вспоминая пробуждение от другого наркотического сна. Как и тогда, ей не хотелось смотреть в лицо новому дню и людям, которые знали о ее позоре. Но в этот раз о побеге и речи быть не могло. Она не могла бросить Фитца.

Наверняка ей удастся убедить Родгара, что она сама навлекла на себя бесчестье. Даже если он запретит им пожениться, не может он убить Фитца за то, что она его соблазнила. Но теперь она уже достаточно узнала мужчин, чтобы понимать, что может. Предлог для вызова будет придуман какой-нибудь другой, чтобы оградить ее имя, но это случится, и Фитц умрет. Он не станет защищаться, считая себя виноватым.

А повинна она одна. Как могла она не подумать, не понять, что значит для него быть соблазненным женщиной, к которой он не должен прикасаться? Для него, юношей искушенного его невесткой?

У нее опять сдавило горло, но она не станет плакать. Слезами горю не поможешь — разве что удастся разжалобить Родгара. Она побережет слезы для такого случая.

— Поднимайтесь-ка, мисс, — сказала Мейзи наигранно бодро. — Мы выезжаем через час. Я уже собрала почти все вещи, а вам надо позавтракать. Ваша горячая вода здесь. Ох, ну давайте же, мисс, — всхлипнула она, — вы должны.

Прошлой ночью Мейзи объяснила, что ее разбудила мышь, прошмыгнувшая прямо возле лица. Конечно, она закричала. А потом до нее дошло, что Дамарис нет, и она выскочила в коридор звать на помощь. И это страшное ружье выстрелило. Она без конца извинялась между отчитыванием Дамарис за глупость и предсказыванием всевозможных несчастий. И все они по вине Фитца.

Все они возможны, признала Дамарис, выбираясь из кровати, но главное, чтобы Фитцу ничто не угрожало. Она прошла к умывальнику, ощущая перемены в своем теле и болезненную чувствительность, но это лишь усилило ее желание снова быть с Фитцем.

Она разделась, умылась и надела сорочку, ожидающую перед огнем.

— Как ваша рана, мисс? — спросила Мейзи.

Дамарис успела забыть о ней и сейчас потрогала это место.

— Заживает. — В отличие от воображаемой, которая болела и кровоточила.

— Сядьте и поешьте, мисс. Вот ваш шоколад, такой, как вы любите, и хлеб, правда, вчерашний...