него уже замерзли ноги в ботинках. Скорее всего это нетерпение. Мысль, что он может найти сестру слишком поздно. Или вовсе не найти.

Странно видеть его и Эмили в двадцати футах друг от друга. В течение пятнадцати лет жизни Кэмерон они разделяли ее, слепо и разобщенно, зная совершенно разные версии одной и той же девочки. Версии, которые никогда не соприкасались. Но сейчас они почти встретились.

Организует отряд Билл Манси, отец Кейтлин. Пока что он делит людей на маленькие группы. Я быстро здороваюсь с Гектором, а потом пристраиваюсь поближе к Эмили, чтобы оказаться вместе с ней. Я не видела ее с тех пор, как нашли тело Шеннан, и хочу знать, как у нее дела.

Кажется, ей легче от того, что этим утром у нее есть чем справиться со своими страхами. Я чувствую то же самое, когда группы начинают расходиться с парковки. Нашей группе назначена самая северная часть пляжа, где больше всего пла́вника. Прилив приносит его и оставляет выбеленными солнцем кучами, где подростки, художники и вольные люди роются в нем, чтобы соорудить убежище изгнанника или создать странные, детальные скульптуры, собранные вместе природой и вкопанные в песок.

Я всегда считала эти структуры прекрасными, но сегодня дует холодный ветер, солнце спряталось, а мы не гуляем, а ищем тело или место убийства.

— Вы нашли ту девушку, — говорит Эмили, едва мы выходим с парковки. Голос у нее ломкий, хрупкий. — Как это повлияет на поиски моей дочери?

— К сожалению, пока мы не знаем. Но в некотором смысле это хорошие новости. Сейчас нам помогает ФБР. У нас намного больше рук и больше ресурсов. Очень надеюсь, скоро что-нибудь сработает. Мы ее найдем.

Она не отвечает. Я следую за ее взглядом до длинного штабеля плавника с пустотами и затененными участками, которые сегодня кто-то будет осматривать, тщательно и даже скрупулезно. По тому, как напряжено тело Эмили, можно догадаться, о чем она думает. «Найдем» вовсе не означает «вернем живой».

Я незаметно увожу нас на север, где пляж расширяется, ограниченный только черными камнями утеса в дальнем конце и маленьким эстуарием[57], который уже обыскали. Но Эмили это знать ни к чему. Мы идем бок о бок; ветер дует в спину, его порывы легонько подталкивают нас, почти как руки. Песок несется, сверкает, дарит воздуху тело, сделанное из стекла. Мои руки замерзли, и я засовываю их глубоко в карманы.

— Вы знали, что Кэмерон хотелось поработать моделью? — решаю приоткрыться. Поделиться своими размышлениями, даже если это не самая лучшая идея.

— Что?.. Нет. Кэмерон даже никогда не красилась. В ней не было ничего девочкового.

— Снаружи, возможно… — Достаю фотографию и протягиваю ей.

Эмили застывает на полушаге, словно увидела змею.

— Это даже не похоже на Кэмерон. Когда это снято?

— В самом конце лета, перед началом учебного года. Думаю, она работала над своим портфолио. Она никогда не упоминала о таком своем интересе?

— Я бы сказала, нет.

— Почему?

— Потому что она осталась бы с разбитым сердцем.

«Разбитое сердце — привилегия человеческого бытия», — не раз говорила Иден. Я не понимала, что она имеет в виду. Мое сердце было разбито много раз — и что, я должна сказать спасибо? Но сейчас, спустя столько лет, наконец начинаю понимать, что в действительности она говорила обо всей жизни. Невозможно быть живым и ни разу не почувствовать боли, если живешь правильно.

— Она очень красивая, — говорю я. — У нее вполне мог быть шанс.

— Мир полон красивых девушек.

— Даже если б она потерпела неудачу, это был бы ее выбор, верно? Отчасти она до этого додумалась.

Эмили не отвечает.

Мы в сотне ярдов от края эстуария, неглубокого канала с морской водой, чей берег покрыт пеной, в полутора сотнях ярдов от границы прилива. Мой взгляд привлекает какой-то предмет на ровной поверхности воды. Камень или ныряльщик. Но это тюлень, всплывший на краю эстуария. Мы видим, как он вытягивает себя из мутной воды: его передние ласты, гладкую коричневую голову, нос, нацеленный на прибой. Ему нужно вернуться туда, дюйм за дюймом, обратно в море. Никто не поможет ему добраться туда.

— Почему вы сейчас об этом вспомнили? — говорит Эмили. — Какое это имеет отношение к делу?

— Просто пытаюсь понять мечты Кэмерон.

— Зачем?

Сама не знаю, почему, но не могу отвести взгляд от тюленя. Смотрю, как он сражается с рыхлым песком, приподнимается и бросает тело вперед. Он не создан для таких движений, вообще не создан для земли, только для воды. И все же он продолжает путь.

— Иногда о людях можно узнать больше всего именно из их мечтаний. Кто мы, когда никто не видит, кем мы на самом деле хотим быть, если сможем туда добраться.

Эмили смотрит на фотографию, потом на меня. Она растеряна, разгневана — или все сразу.

— Вы говорите, что эта Кэмерон реальнее, чем та девочка, которую я видела каждый день?

— Дело не в макияже. Я не об этом. Я говорю о желании. О стремлении стать больше, сложнее.

Эмили качает головой, и я вижу, что она меня не понимает. Может, это потому, что я сама едва себя понимаю. Похоже, я затеяла абсолютно неудачный разговор.

Прежде, чем успеваю подвергнуть себя цензуре или передумать, я говорю:

— Эмили, я не хочу сделать вам больно или потрясти вас, но есть основания подозревать, что ваша дочь еще ребенком подверглась сексуальному насилию. Вам что-нибудь об этом известно?

Она замирает, мгновенно, будто я ее ударила. В каком-то смысле так и есть.

— Откуда вы вообще такое взяли?

Я могу только говорить дальше, ненавидя каждое свое слово.

— Некоторые доказательства поступили из клиники, в которой Кэмерон была месяц назад. Сейчас я не вправе сообщать вам больше, но осмотр показал внутренние шрамы.

— Что? — слово рвет воздух между нами. Песок под ногами кажется предательским, скрывающим ножи. Из всех вопросов, с которыми сейчас сражается Эмили — почему Кэмерон вообще поехала в эту клинику, почему скрыла поездку от нее, — только один обладает властью уничтожить ее. Слегка. Или совсем. Меня тоже.

— Вы можете припомнить момент в детстве Кэмерон, когда она начала меняться? У нее могли появиться ночные неприятности с туалетом. Или она просилась спать с включенным светом. Возможно, кошмары, внезапные истерики, сильная эмоциональная реакция без причин…

— Я не знаю. Я не могу вспомнить ничего подобного. — Эмили качает головой, думает. Ветер треплет ее волосы медового цвета.

— Лидия говорила, что раньше Кэмерон выглядела живее. В этом есть какая-то доля правды?

— Я не знаю, — повторяет Эмили. — Возможно.