Хомяк с тяжелым вздохом сел на кочку, нависавшую над городом. В его глазах отражались фонари, горевшие далеко внизу.

— Блядь, ну что за жизнь? — сказал он, растирая себе глаза. — Что за жизнь, а? Блядь, ну кто мне скажет, что за жизнь? Почему что бы ни делал — все хуйня? Бляди, малины, менты? Махач, съёбки? Плохо — пиздец. Но хорошо — тоже пиздец. Бутылку «Абсолюта» и кокса всосать. Или штакетник выкурить и поржать, а потом похавать. Все то же, только еще хуже. Почему нельзя как у людей? А? Пацаны? — он хлюпал носом. — Почему вот так, с заборчиком, с домиком? А? Газон стричь? А по вечерам — с бабой в кафе. Какао с десертом. Сидеть, музло слушать, зубами сверкать. Чтоб тебе на тарелочках, с вилочками. Почему, пацаны? Есть ли это все, пацаны?

Город начал меркнуть: фонари, лампочки на заборах, плафоны, освещавшие дорожки, утрачивали яркость. Прохожие превращались в тени, ползущие по дну мутного озерца.

Хомяк вытер лицо рукавом.

— Почапали, братва.

Серый аккуратно тронул озеро ступней в том месте, где еще несколько секунд назад был виден шпиль костела: ему было интересно, уколет костел ногу или нет.

— Глубоко. Дна нет ни хуя, — прокомментировал он. — Может, и нет там никакого города.

К переправе у шумящих буков подошли, когда заснула уже даже, кажется, сама ночь: всякий ветерок, всякое движение прекратилось — не было слышно ни шелеста листов, ни сонных шевелений птиц на ветках.

Выбрали место повыше, тщательно ощупывая ладонями землю, нашли семейку из нескольких достаточно твердых кочек, сложили мешок на них. Торфяник просел, но неглубоко, не образовалось даже ямки с водой.

— Ориентир бы какой! — покрутил Шульга головой вокруг.

Было темно, и в этой темноте проступала ровная, как тарелка, пустошь без единого деревца, и угадывалась граница с небом, обозначавшая себя звездами.

— Сейчас сделаем, пацаны! — Серый быстро скинул с себя одежду и ухнул в воду.

Очень скоро он обозначил себя хрустом веток в перелеске на другом берегу. Хруст сначала был беспорядочным, но потом приобрел некоторую ритмичность, как будто обезумевший великан выкорчевывал столетнее дерево, чтобы поковыряться им в зубах. Снова плюхнула вода — Серый тащил на себе загубленную березку, которую переломал без топора. Перебравшись к приятелям, он оборвал бересту в месте разлома и, размахнувшись, воткнул дерево в землю. Сфагнум и травы под ногами амортизировали, но ствол легко пробил дерн и воткнулся во влажный торф рядом с мешком.

— Это — от нечистой силы, — отдышавшись сказал Серый. — Если решит снова тут все перекрутить. А у нас ориентир — березка, — Серый довольно рассмеялся.

— Ну и место тут явное: буки, хуюки, — поддержал его Хомяк. — Завтра найдем. А не найдем, будем кружить, пока не выйдем. Рюкзак же нашли.

Приятели переплыли через затоку с таким настроением, будто возвращались к себе домой. Ощущение бескомпромиссно твердой земли под ногами было настолько непривычным, что их по инерции продолжало покачивать — они шли на полусогнутых ногах, готовых спружинить и выбросить тело вверх, если стопа угодит в трясину. Поляна оглашалась медвежьим храпом Степана — двери его хатенки были приоткрыты, видно, укладываясь, он еще надеялся дождаться своих гостей. Друзья попадали вокруг кострища, проваливаясь в сон, как в топь.

— С точки зрения оптики, город под водой объяснить можно тем, что… — сказал Шульга, не в силах закончить мысль. — Отражение… Стратосфера… Огни…

— Блядь, пацаны, — с чувством вздохнул Хомяк, и вздох у него получился прерывистым, со спотыканиями.

— Спокойной ночи, — поповской интонацией пробасил Серый, уже идя через снящееся ему болото.

За спящими тлели угли костра, которые, быть может, и потеряли четвертое измерение, но все еще оставались гипнотически красивыми.

— Ну что, юные натуралисты! Где ваше сокровище? — Степан этим утром весь превратился в прищур.

Но это был не тот лучистый прищур, который Бонч-Бруевич и другие апостолы сообщали лику Владимира Ильича Ленина в житиях, но особый, хитрый и саркастичный прищур. Такой прищур, быть может, был у Диогена. У Апулея наверняка был такой прищур. У Пьетро Аретино и у Леонардо Да Винчи мог быть такой прищур, а у Сервантеса — нет, не могло. У Бомарше, создавшего Фигаро, мы видим такой прищур, и у Фигаро, созданного Бомарше, мы тоже его видим. А вот у Моцарта, написавшего «Женитьбу Фигаро», прищур отсутствует. У Крылова — есть. У Пушкина — нет. У Дантеса, кстати, есть, у Салтыкова-Щедрина — есть. У Гоголя — есть. У Лермонтова — нет. У Достоевского — нет. У Тургенева — нет. У Чехова прищур есть и даже схвачен на нескольких фото. У Булгакова есть. У Ильфа и Петрова — есть. О, какой адский прищур у Ильфа и Петрова! А у Алексея Толстого — нет. И у Льва Толстого не было. У Толстых с прищуром не сложилось. У Набокова прищур был. У Пастернака — не было. У Горького был, но извело НКВД, и потом не было. У Гайдара — не было. У Шагинян — был. Но мы увлеклись.

Так вот. Степан щурился у костра, пока Хомяк, Серый и Шульга потягивались, причесывались и размазывали грязь по лицу, зачерпывая болотной воды из-под кочек.

— Чего-то длинный ваш не очень, — сразу заметил колдун. — Еле ходит.

Серый на это ничего не ответил, косолапо топая по поляне, как поднятый из спячки медведь.

— Мы его умаяли вчера малек, — объяснил Шульга. — Он у нас рикшей работал. Которая сумки другим подносит, — Шульга не вполне был уверен ни в значении, ни в роде слова «рикша».

— Так где клад ваш? — еще раз спросил Степан. — По карманам распихали?

— Когда б по карманам! — гордо ответил Шульга. Ему, как и остальным товарищам, не хотелось вспоминать о вчерашних приключениях, но он чувствовал, что со Степаном лучше говорить, отвечать на вопросы, а то еще обидится. — Много взяли! Не поместилось в карманы!

— И? — шире улыбнулся Степан.

— Мы за рекой оставили. Палку врыли рядом. Чтобы найти легче.

— За рекой? — теперь прищур колдуна скорей напоминал ленинский — настолько он был восхищенный, лучистый, теплый. — Ай, молодцы!

— А что такое? Мы не могли упереть. Там мешок килограмм семьдесят весил. Или сорок. Серый вон стонал. А он у нас выносливый.

Колдун крякнул и подкрутил усы.

— Что ж вы столько… — он прервал себя на полуслове и сделал вид, что занимается приготовлением чая.

— Так а что с ним случится? — поинтересовался Хомяк. — Мы ориентир оставили.

— Ориентир, говоришь? — хмыкнул колдун и сощурился так, что саркастичные лучики пошли даже по его носу, даже уши, кажется, участвовали в гримасе, выражавшей сомнение в умственных способностях приятелей. — Ну-ну.

Товарищам стало неспокойно.

— Пойдемте, наверное, прямо сейчас, — предложил Шульга. — Серый, вставай! — (Серый умаянно сидел на бревне у костра). — Заберем наше. И в деревню. Там нас, может, уже ищут.