— Дервиш?

— Старик, который жил в саду.

— Кто это?

— Говорили, что якобы он явился вашему деду во сне. Это был бербер с гор. Икбал привез его и позволил жить в сторожке в саду. Старик жил там многие годы, делая лекарство из сока кактуса. Иногда он заходил на виллу, кланялся и целовал наши руки. Икбал умолял его не делать этого. Он говорил, что мы все равны перед Богом.

Я слушал рассказы графини в течение двух часов. За это время она ни разу не упомянула о Доме Калифа. Я не утерпел и спросил:

— А что вы знаете о Дар Калифа?

Графиня соединила кончики пальцев вместе и глубоко вздохнула.

— Я расскажу вам. Это было в тысяча девятьсот шестьдесят третьем году, в самый разгар холодной войны. Мой муж скоропостижно скончался в Париже. Он был еще так молод. Я была сломлена его смертью, и мне необходимо было куда-нибудь уехать. В июне того же года наш старый друг, сослуживец мужа по дипломатическому корпусу, пригласил меня в Касабланку. Ему нужна была информация о какой-то русской компании, которая начала работать в этом городе. Французам компания показалась крышей для русских шпионов.

До этого я ни разу не была в Касабланке. В то время город был совсем не похож на нынешний. Марокко только что получило свободу от Франции. Старые дома в стиле ар-деко были в великолепном состоянии, улицы полны народа и европейских автомобилей. Я вышла на эту русскую компанию и стала знакомиться с ее сотрудниками. Директора фирмы звали Сергей, он жил в пригороде Айн-Диаб.

Графиня встала и подошла к окну.

— Он жил в Дар Калифа.

— Русский шпион жил в моем доме?

— Понимаю, звучит экзотично, — сказала графиня с тоской в голосе, — но в то время в этом не было ничего необычного.

Возвратившись в дом, я обнаружил на полу свежий кровавый след. Он вел от садовой калитки по главному коридору и через гостиную в кухню. Перепугавшись, я пошел выяснять, в чем дело. След обрывался у стула, а на стуле сидел Медведь. Он держал на весу окровавленный палец.

— Что случилось?

— Плохо дело, месье Тахир.

Как выяснилось, пока я беседовал с графиней, произошла череда событий, смутивших разум сторожей новым кошмаром. Садовник упал с лестницы, подрезая засохшие листья на самой высокой финиковой пальме. Ему чудом удалось избежать серьезной травмы. Следом за ним Медведь поранил себе палец ржавым гвоздем, а с потолка веранды отвалился большой кусок штукатурки и чуть не попал Хамзе по голове. Когда сторожа пришли ко мне на вечерний доклад, я понял, что они сильно возбуждены.

— Я полагал, здесь есть барака, — заметил я. — Я думал, у меня есть барака.

— Мы ошиблись, — заявил Осман. — Мы думали, что это есть у вас, но мы сильно ошиблись.

— А как вы узнали, что барака нет?

— Был знак, — сказал Хамза.

— Ясный как день, — добавил Осман, морщась, словно от боли.

— И что это был за знак?

Медведь наклонился вперед и достал ведро, закрытое доской. Когда он снял доску, то я увидел в ведре небольшую змею желтовато-зеленого цвета. Она яростно извивалась.

— Как смогла змея пролезть сквозь ограду? — удивился я.

— Абсолютно верно, — сказал Хамза. — Ей было не пролезть.

— Да, никак не пролезть, — подтвердил Медведь. — И значит…

— Значит что?

— Получается, что она была здесь все время, живя годами в своем змеином гнезде. Может быть, змеи проникли сюда еще до того, как дом был построен.

Я никак не мог взять в толк.

— А какая связь между этой змеей и барака?

— Если бы здесь был барака, — сказал Осман, — то змея бы давно издохла. Но вы видели, что она жива, она — под защитой джиннов.

Я почувствовал, что прогресс, достигнутый с помощью розовой слизи и вещих снов, сведен к нулю. Все шло так хорошо. Но неожиданно сторожей занесло не туда. Я умолял их снова поверить в барака.

— Мы, без сомнения, верим в барака, — сказал Хамза. — Мы просто не верим, что здесь есть барака.

Февраль подошел к концу, а отделочные работы были еще в самом разгаре. Иногда я нервно ходил взад-вперед, на ходу вырывая у себя на голове волосы, набрасываясь с криком на всех, кто попадался под руку. А иногда прятался в кухне, мечтая убежать отсюда куда подальше. Я чувствовал себя так, будто меня рвут на части волки, жуют мою плоть, высасывают мозг из моих костей. От меня уже ничего не осталось.

Камаль сказал, что в Марокко нельзя никого торопить с работой, а то люди подумают, что вы в отчаянии.

— Но я действительно в отчаянии.

— Ну и держите это при себе, — ответил он.

Работа в Доме Калифа застыла на месте. Прогресс, которого, как казалось, мы достигли, захлебнулся. Работники стали понимать, что их хозяин лает гораздо страшнее, чем кусает, и не преминули воспользоваться этим. Они стали вести себя так же, как и их британские коллеги, — опаздывать на работу по утрам, уходить домой сразу после обеда. Потом они стали просить мою жену заваривать им чай, а выпив его, тушили окурки о дно пустых чашек. В конце концов строители вообще прекратили приходить. Я стал просить Камаля вернуть их.

— Вы лишились их уважения. Ничего не поделаешь.

Это было не похоже на Камаля. Он не любил проигрывать. Я подумал, уж не выгадывает ли он что-нибудь на моих неудачах. Но сил на решительные действия уже не осталось: я удалился в кухню и свернулся там калачиком. В этот момент зазвонил телефон. Это был Франсуа, французский экспатриант. Я не разговаривал с ним уже несколько недель.

— Был в Эмиратах, — сказал он. — Ну и придурки же там! Фанатики, как их еще назвать? Даже выпить там нельзя. Ты можешь поверить, целая страна без алкоголя?

Я ожидал, что следом Франсуа проклянет Марокко, как это он обычно делал. Но этого не произошло. Вместо этого француз принялся восхвалять королевство без всякой меры.

— Ты даже представить себе не можешь, как мы хорошо здесь живем. Люди здесь — святые. Святые, я тебе говорю!

— Но они никогда ничего не доводят до конца, — уныло сказал я. — А мои рабочие еще и ноги об меня вытирают.

Франсуа громко рассмеялся.

— Марокканцы — замечательные люди, — сказал он тепло.

— Мне казалось, что ты ненавидишь их.

— Ты с ума сошел, я их люблю.

К концу недели все рабочие вернулись в Дар Калифа. У меня поднялось настроение. Я спросил у Камаля, не он ли уговорил их вернуться. Мой помощник объяснил, что дело совсем не в нем, просто у рабочих появился повод вернуться.

— На следующей неделе Ид аль-Адха.

— И что?