Я не помню точно, почему отклонил совет Камаля запастись баранами впрок, но городские торговые компании поступили весьма предусмотрительно. За два дня до Ида бедные животные превратились в бесценный инструмент торговли. Покупайте новую стиральную машину, и вы бесплатно получите в придачу барана, купите подержанную машину и получите полдюжины баранов. Один магазин электрических товаров на бульваре Зерктуни выставил целое стадо баранов в качестве главного приза лотереи, вызвав этим приступ повальной истерии. Билеты купило такое большое количество людей, что центр Касабланки пришлось закрыть для проезда.

Одновременно возникла целая отрасль торговли аксессуарами, необходимыми для ритуального убийства животных, — ножи с длинным и коротким лезвиями, шампуры и пилы для костей. На всех перекрестках зазывалы предлагали связки соломы, на которых происходит жертвоприношение, и уголь для жарки мяса.

Как и везде, в наших трущобах тоже раздавалось постоянное блеяние. Большая часть баранов была уже продана и уведена в хижины, где бедняги ждали, когда им перережут глотки в назначенный час. Хамза сообщил мне, что последние непроданные в бидонвиле животные оказались негодными.

— Они больны, хотя и выглядят здоровыми, — по секрету доложил он, — все поражены заразой. Стоит откусить такое мясо, и свалишься замертво.

Мне было любопытно узнать, зачем сторож объяснял мне это. Но тут меня поразила догадка: Хамза отлично знал, что мы еще не купили барана для жертвоприношения.

— Мой двоюродный брат может продать вам прекрасного барана за полцены. Как только нож окажется в вашей руке, он сам подставит шею в готовности быть зарезанным.

— Мы не собираемся резать барана, — сказал я.

Сторож изумленно на меня посмотрел.

— Что, барана не будет?

— Нет, мы не собираемся убивать невинное животное.

Хамза почесал затылок. По его разумению, принести жертву в праздник Ид было большой честью. Этому ритуалу следовали в его семье столетиями. Пропустить такую возможность было немыслимо, особенно, как он считал, если я могу себе позволить приобрести такого замечательного барана у его двоюродного брата.

Утром первого дня Ид аль-Адха в маленькой белой мечети бидонвиля яблоку негде было упасть. Каждый, кто мог ходить, был здесь. Правоверные падали ниц на грубые тканые коврики, обращая свои молитвы на Восток. Даже ослы умолкли, не говоря уже о хромых псах, а хулиганистых мальчишек отмыли, поливая водой из шланга, и переодели в белое.

Когда молитва подошла к концу, все поспешили по домам, где стояли бараны в ожидании ножа. Но кровь не пролилась до тех пор, пока сам король не совершил жертвоприношение. После чего началась оргия смерти. В каждом доме по всей стране, кроме нашего, перерезали баранам глотки. Звуки, издаваемые умирающими животными, были слышны отовсюду. Ариана гуляла в саду, когда началась бойня. Она спросила меня, почему так громко и грустно кричат животные. Я не позволил дочке выйти за ворота Дар Калифа. Все улицы вокруг нашего дома были красными от крови, поскольку каждый глава семьи лично убил барана и освежевал его. Аромат жареной баранины шел от каждой лачуги. Он висел над трущобами маслянистым облаком. Пока матери готовили мясо, детишки жарили бараньи головы на самодельных жаровнях в переулках. Потом они раскалывали черепа, вычерпывали оттуда шипящие мозги и с удовольствием съедали их.

В ту ночь бидонвиль был залит огнями. Освещение шло от грубой системы уличных фонарей, созданной накануне: тысяча проводов отходили от одного главного кабеля. Лампы горели ярким светом. Получалось очень красиво. Мне было непонятно, каким образом организована подача электроэнергии, или, другими словами, кто за нее платил. Это стало ясно, когда спустя несколько дней нам пришел счет за электричество. Сумма оказалась в пятьдесят раз выше, чем обычно.

Через неделю после Ида я зашел в интернет-кафе проверить электронную почту. Это была комната площадью в четырнадцать квадратных метров, без окон, с протечкой на потолке. Большинство компьютеров было занято девушками и женщинами двадцати — тридцати лет. Они искали себе мужей в киберпространстве.

Когда я бываю в интернет-кафе, мои глаза всегда косят в сторону. Ведь чужие письма гораздо интересней, чем свои. Я пытался сконцентрироваться, но у меня ничего не получалось.

Как и обычно, мой взгляд убежал в сторону и застыл на экране монитора соседнего компьютера. Какая-то женщина переписывалась по-английски с мужчиной из Канады. На моей соседке была желтая косынка, полностью скрывавшая ее лицо. Она изливала чувства своему интернетовскому поклоннику, говорила о том, как бы хотела почувствовать его объятия, поцелуи. Как она мечтает о свадьбе и белом платье невесты, как хотела бы жить в маленьком домике с палисадником. Наконец она вышла из Сети и встала, чтобы пойти заплатить. И тут я разглядел ее лицо. Это была Зохра.

Я подскочил на месте.

— Привет, — сказала она спокойно. — Я знала, что встречу вас.

— В самом деле?

— Да, Амина сказала мне, что вы придете.

Я напомнил ей о деньгах, которые она присвоила.

— Ты должна нам более четырех тысяч долларов. Мне хотелось бы, чтобы ты их вернула.

Зохра заправила выбившуюся прядь волос под косынку.

— Я ухожу, — сказала она. — И если вы пойдете за мной, то вляпаетесь в большие неприятности.

Я все-таки пошел за ней, желая выяснить, с какой стати она сообщила полиции, что я — террорист, и почему она сбежала с моими деньгами. Зохра не отвечала, а шла все быстрее и быстрее, а потом и вовсе побежала. Я погнался за ней по бульвару д'Анфа. Я уже почти поравнялся с ней, почти схватил ее. Но тут какая-то машина неожиданно громко загудела. Я резко обернулся направо, затем повернулся назад. Но Зохры уже не было.

В тот день я получил от почтальона розовый клочок бумаги — извещение о том, что на центральном почтамте находится посылка на мое имя. Я показал эту квитанцию Камалю. Он застонал.

— Вам предстоит настоящий кошмар!

Центральный почтамт Касабланки располагался в огромном белом здании, построенном французами в то время, когда такие внушительные строения были писком моды. В тот самый миг, когда мы вошли в него через главный ход, я понял, что имел в виду Камаль. Внутри толпилось человек четыреста, и в руке у каждого был уже знакомый мне розовый клочок бумаги. Все были необычайно возбуждены; похоже, зрел бунт. Одна группа энергично размахивала бумажками и кулаками одновременно. Другая окружила стол дежурного и требовала, чтобы их немедленно обслужили.

Камаль сказал, чтобы я не слишком пугался.

— Почему никто в Марокко не встает в очередь, как положено? — проворчал я.

— Поскольку здесь так не принято.

Мы тоже залезли в толпу. Камаль показал мне, как пробираться вперед, совершая обходные маневры, сильно ударяя по голеням. Через несколько минут мы стояли перед дежурным. Я протянул ему свою розовую бумажку. Он сердито посмотрел на меня и сказал: