под английским флагом. Командир торжественно провозгласил тост в честь моего отца и объявил, что теперь мы можем считать себя вне опасности. Ночью ему сообщили, что за «Ярмутом» гналась немецкая подводная лодка. И он добавил, что только благодаря сильной буре нам удалось от нее уйти. Он также просил моего отца послать приветствие английскому миноносцу, сопровождавшему нас, так как в такую погоду это являлось подвигом.

Мы спустились на берег в Лейсе к четырем часам дня. Наше путешествие, вместо четырнадцати часов, продлилось двадцать шесть. И вид первого английского полицейского, такого уверенного и солидного, пробудил в моей душе непередаваемое чувство спокойствия и уверенности, чувство, которое я уже не испытывала почти целый год…

Глава 24

Послесловие

Вначале русская революция вызвала чувство удовлетворения в широких кругах английского народа. Лишь некоторые, более умеренные элементы нашего общества, принадлежавшие к правившим сферам, не разделяли этих чувств. Они хорошо сознавали, что революционная обстановка губительно отзовется на настроениях русской армии и уничтожит военную дисциплину. Ллойд Джордж, однако, не разделял этого мнения и был, по-видимому, одним из немногих образованных англичан, который приветствовал новый порядок вещей в России, находя его выгодным для Великобритании. В телеграмме, которую послал Временному правительству в самом начале революции, он писал:

«Я верю, что революция, на которой русский народ заложил прочный фундамент свободы, является самым большим подспорьем для достижения целей, ради которых союзные государства ведут борьбу с 1914 года».

В речи, которую произнес Ллойд Джордж в Глазго, он выразил еще больший восторг. «Россия – свободна, – заявил он, – и представители России на мирной конференции по окончании войны будут представителями свободного народа, который построит свое будущее на основах демократии».

Отступление русской армии, неуверенность и колебания Керенского и его сподвижников, а также их неумение выполнять раз данные обещания возбудили наконец английское правительство и английское общественное мнение против России. Для них всех те кошмарные события, которые мы все пережили, были чужды и непонятны. У них не было ясного представления об истинном положении в России, и они были склонны валить в одну кучу ошибки императорского правительства, бесхарактерность Временного правительства и предательство большевиков.

– Россия предала нас! Россия бросила нас! Россия вышла из войны, взвалив на нас всю тяжесть германского натиска!

Это были слова, которые мы слышали повсюду. Роль, сыгранная Россией в начале войны, ее безумное наступление в Восточную Пруссию, на котором так настаивали французы, потери лучших кадровых частей, которые она понесла, не считаясь с дальностью русских расстояний, и которые были в пятнадцать раз больше немецких потерь, – все это было позабыто.

Для нас, прибывших в такой момент в Лондон, подобный подход к русскому вопросу был непостижим. В адрес государя и государыни распространялись самые нелепые обвинения, читались запоем самые абсурдные книги, вроде книги Ле-Ке. Подобные издания считали чуть ли не официальными документами, верили в то, что императрица была немецкой шпионкой и сносилась с Вильгельмом. Рассказывали о немецких интригах при русском дворе, о продажности русских генералов или же жестокости русских офицеров. Все, что касалось России, изображалось в самых темных и мрачных красках.

В то время слово «большевик» еще было неизвестно в Англии. Люди спрашивали друг друга, что оно обозначает. Все думали, что большевики были просто кучкой хулиганов, беглых арестантов и всякого сброда, с которыми было легко справиться при помощи нескольких залпов из орудий. Никто не имел реального представления о том новом факторе в мировой политике, который народился на востоке Европы.

Мой отец был сам склонен к оптимизму в начале революции и верил в силу воли, дальновидность и политический талант Родзянко, Милюкова и Гучкова, несмотря на то, что он никогда не сочувствовал идее свержения в России монархического строя. Он был вообще против всякого переворота во время войны. Однако натиск революции разбросал, как щепки, во все стороны членов Государственной думы, и они должны были отступить перед этим стихийным движением, а тот факт, что император отрекся не только за себя, но и за своего сына, уничтожил все надежды на сохранение в России монархического строя.

По приезде в Англию отец мой был засыпан поздравительными письмами, телеграммами, приглашениями и просьбами об интервью. Однако он находил, что Министерство иностранных дел и правительство держали себя враждебно по отношению к нему. В первые же две недели своего пребывания в Лондоне отец мой засел за очень обстоятельный письменный доклад о положении в России. Но когда он явился в Министерство иностранных дел, чтобы его представить, и велел доложить о своем приходе статс-секретарю, ему ответили, что статс-секретарь занят, и его принял второй секретарь, Гермсворт. Мой отец сказал ему, что он представляет доклад, который может быть очень интересным для правительства. На это Гермсворт ответил, что отец мой потерял напрасно время, так как министерство находится в постоянном контакте с Артуром Гендерсоном, который дает все необходимые сведения о России.

– У вас есть корзина для бумаги? – спросил мой отец спокойно. И, получив утвердительный ответ, разорвал свой доклад на мелкие куски и оставил министерство.

Мысль получать информацию о России от Гендерсона являлась совершенно непостижимой, и оставалось предположить, что или отец мой являлся жертвой нелюбви к нему Ллойд Джорджа, или же министерство недооценивало познания в области русских дел Артура Гендерсона, который сам черпал все сведения на эту тему у моего отца во время своего пребывания в Петрограде.

Когда мой отец получил приглашение на завтрак к премьер-министру, он встретил там то же отношение. И хотя он рисковал своей жизнью и здоровьем, оставаясь на посту в России, с ним обращались как с человеком, совершенно ненужным, и пренебрегали его советами и указаниями. В то время в Петроград был командирован Брюс Локкарт со специальной миссией, и моему отцу сказали, что, так как он находится в Лондоне, в его советах не нуждаются. Сведения, которые поступали от Локкарта, были современны и давали более полное представление о положении в России.

Вполне понятно, что мой отец и Ллойд Джордж не питали друг к другу ни малейшей симпатии. Трудно было себе представить две столь диаметрально противоположные натуры, чем эти два человека. Неприязнь Ллойд Джорджа к моему отцу была столь сильна, что превалировала над рассудком. Английский премьер никак не мог простить отцу, что он осмеливался откровенно критиковать его политику по русскому вопросу в 1918 году.

А между тем положение в России становилось все серьезнее. Большевистское правительство бросило вызов всему цивилизованному миру. Оно надеялось, что Англия, занятая борьбой на