Наоборот, я надеюсь, что политика, предлагаемая мною, им только повредит, и они не смогут более упрекать союзников в том, что они ведут русских солдат на смерть ради достижения своих империалистических целей…»

При установившемся в России новом порядке вещей английские подданные становились на положение пленных. Троцкий заявил, что ни один из них, будь то даже женщина или же ребенок, не сможет покинуть России до тех пор, пока не будут освобождены два русских пораженца Петров и Чичерин, которые были задержаны в Англии. Он также угрожал немедленным арестом тех британских подданных, которые будут заниматься тем, что здесь называлось контрреволюционной пропагандой, и сделал официальное заявление, что, хотя до сих пор каких-либо враждебных выступлений по адресу английского посольства не было, Троцкий все же ни за что не ручается, если немедленно не будут выпущены на свободу Петров и Чичерин.

Почти ежедневно в большевистской печати появлялись угрожающие статьи по адресу моего отца, а 8 декабря генерал Ниссель предупредил моего отца, что Троцкий намеревается его арестовать, и просил соблюдать особую осторожность на улице, так как, хотя Смольный, быть может, и побоится напасть на посольство открыто, но на улице можно приписать все, что угодно, несчастному случаю. Мой отец ответил, что не может сидеть безвыходно дома, и решил не отказываться от своей ежедневной прогулки. Два дня спустя он попал на улице в перестрелку вблизи посольства и был спасен от большой опасности княгиней Трубецкой, которая проходила случайно мимо и уговорила его зайти в боковую улицу. После этого случая моя мать решила, что или она, или же я будем сопровождать отца в его прогулках. Ей сказали, что присутствие женщины уменьшает возможность нападения.

1 декабря на фронт выехали уполномоченные правительства, чтобы приступить к мирным переговорам, и тут впервые большевики показали себя. Они зверски убили генерала Духонина, который отклонил защиту батальона смерти. Он был буквально изрублен матросами на куски. Очевидно, новые правители России не верили в полумеры и в вечную фразу Керенского «Мы не должны проливать братской крови». Власть Советов была основана на терроре, страданиях, мучениях до того безжалостных и бесчеловечных, что она должна была захватить в железные тиски всю страну.

В течение первых недель большевизма не верилось, что этот нелепый режим может вылиться в какие-то постоянные формы. На знакомых улицах царила тишина и безлюдье. Вдоль домов крались одинокие вооруженные фигуры красногвардейцев Троцкого, которые грубо требовали пропуск. Иногда солдаты требовали, без всякой видимой причины, повернуть назад. Они просто коротко бросали: «Дальше нельзя». Разбитые окна, вывороченные столбы, подводы, лежавшие на боку без колес, сор, выброшенный прямо из окон на улицу. Повсюду видны были фигуры слоняющихся без дела солдат в грязных, рваных формах или же вооруженные рабочие, осыпающие прохожих непристойной руганью. А когда наступала ночь, то на улицах не было никакого освещения. Лишь иногда вдали виднелось прыгающее пламя костра, зажженного каким-нибудь красногвардейцем. Почти все трамваи были поломаны, и никто не заботился об их починке. Те, которые еще ходили изредка, были густо облеплены пассажирами. Нужно было обладать большой физической силой и ловкостью, чтобы суметь удержаться на подножке; тот же, кто был в числе счастливцев, попавших в вагон, уже не мог из него выйти на остановке, так были переполнены вагоны. В нашей повседневной жизни появилось много самых ощутительных неудобств. Угля было так мало, что по некоторым дням электрический ток отсутствовал. В другие дни он был лишь от шести вечера до одиннадцати. Продовольствия становилось все меньше и меньше. Хлеб был перемешан

с соломою и отрубями. Масла нельзя было достать ни за какие деньги. В неделю выдавалось на человека по одному яйцу, которое обыкновенно было тухлым. С каждым днем число магазинов, закрывшихся из-за недостатка товаров, все увеличивалось. Почти каждую ночь на улицах шла стрельба. Это обычно была облава на бандитов, которые грабили квартиры и магазины. Иногда по ночам в частные дома являлись с обысками. Красногвардейцы останавливали частные машины и реквизировали их.

Со мною тоже произошел подобный случай, когда мне раз удалось уговорить мою мать отпустить меня с знакомыми в балет. На обратном пути наш автомобиль был вдруг остановлен выстрелом из группы красногвардейцев. Нас окружило шесть или семь человек, вооруженных ружьями. Двое из них вскочили на подножку с наведенными на шофера винтовками. Предводитель этой шайки открыл дверцу машины и грубо крикнул, чтобы мы вылезали, так как машина нужна правительству. Секретарь посольства Брукс, который меня сопровождал, велел ему выйти и запереть дверцу, но красногвардеец рванул ее и пригрозил револьвером. Это не было пустой угрозой, но Брукс нашелся и указал на флаг на передке автомобиля и заметил большевику, что это – английская машина, и что если ее реквизируют, то у отряда будут крупные неприятности. Я очень боялась вернуться домой без машины, так как это поставило бы моего отца в совершенно невозможное положение – достать в Петрограде другую машину в то время было нельзя ни за какие деньги. Я осторожно вмешалась в разговор, заметив, что из театра еще возвращается немало людей в автомобилях и если красногвардейцам так уж нужна машина, то они ее найдут без особого труда. Испугался ли большевик осложнений, предсказанных Бруксом, или же решил действительно последовать моему совету, однако он угрожающе пожал плечами, вышел из автомобиля, отозвал своих людей и пропустил нас.

Мой совет, по-видимому, большевикам понравился, так как позже мы слышали, что по дороге из Мариинского театра были задержаны многие автомобили, причем пассажиров без всякой церемонии выставили в снег. Это происшествие было причиною того, что меня уже более не отпускали на автомобиле. Если же я выезжала, то только на извозчике в сопровождении британского офицера.

В нашей жизни прибавилась еще одна опасность. 7 декабря шайка солдат и матросов вломилась в винные погреба Зимнего дворца и разгромила их. Преображенский полк, стоявший в этот день в карауле, попробовал было оказать громилам некоторое сопротивление, но затем сам присоединился к ним. Всю ночь продолжалась дикая оргия, в которой приняло участие еще несколько полков, которые были посланы, чтобы ликвидировать беспорядки. В нашем посольстве мы слышали все время стрельбу, крики и рев пьяных и раненых, смешение рыданий и смеха, заунывные голоса, которые распевали русские песни. Известие о том, что погреба Зимнего дворца подвергались разграблению, быстро распространилось по городу, и толпы народа устремились к дворцу в надежде что-либо раздобыть. К дворцу подъезжали грузовики с солдатами и уезжали, тяжело нагруженные редкими винами. Рабочие наполняли свои карманы бутылками.