Тоньо замер. Что тебе нужно? Ты не остановишь меня! Что тебе?..

Но голос молчал. Всего одно слово — и тишина. Ожидание.

Почему?

Что он хотел сказать?..

Гул пламени стих, ослепительный огонь перед глазами угас, а лодка с проклятым пиратом почти добралась до корабля. Самое время сжечь к бешеным каракатицам пиратскую посудину и посмотреть, кто будет смеяться последним.

Но вместо того, чтобы отпустить рвущуюся из самого сердца искру прямо в крюйт — камеру пиратской шхуны, Тоньо обернулся на отца Кристобаля.

Тот молчал. Сидел на своей лошади спокойно, как статуя, смотрел с укоризненным любопытством и ждал, не делая попыток ни остановить, ни помочь, ни наставить на путь истинный.

Проклятье.

Ему и не надо ничего говорить. И так понятно, что сжечь сейчас пиратскую посудину — все равно что поднести факел к собственному костру, но сначала возвести на этот костер всех Альба. Люди не прощают такой силы и такой власти. То есть прощают и даже боготворят, причисляют к лику святых, но посмертно. Как святую Исабель.

Нет уж. Месть одному проклятому пирату не стоит гибели семьи. Пусть лезет на свой корабль, поднимает паруса и трусливо бежит. Пусть надеется, что сотня миль спасет его. Пусть боится и прячется сколь угодно далеко.

Он все равно никуда не денется. Огонь никогда не упускает свою добычу. И на этот раз не будет милосердной молнии с небес. Когда Морган будет умирать, он будет точно знать — от чьих рук и за что.

Тоньо не стал смотреть, как Морган поднимется на корабль. Передернув плечами, он кинул короткий взгляд на своих незваных спутников, снова развернул коня и дал ему шенкелей, направляя к Алькасабе.

Домой.

Он не бросится в погоню сейчас же, на первом попавшемся корыте. Он не будет никому ничего объяснять.

Он просто снарядит подходящий корабль, выйдет в море и сожжет проклятого Моргана. Без лишних глаз и языков. Он же поклялся Пресвятой Девой избавить Испанию от неблагодарной твари, а Альба всегда исполняют свои обещания. Чего бы это ни стоило.

За неделю, что Малага праздновала святую Исабель, Тоньо успел подраться на четырех дуэлях со вздумавшими насмехаться над его фиаско придворными хлыщами, девять раз отказать донье Элейн в беседе и подружиться с доном Ортегой: против всякого ожидания он поддержал осмеянную идею о вербовке пиратов на службу Испании и даже предложил Тоньо свои услуги в деле снаряжения судна для погони за Морганом. Его помощь оказалась бесценна. Дон Ортега знал всех поставщиков, вербовщиков, купцов и корабелов, и только благодаря ему Тоньо удалось перекупить уже готовую к спуску на воду бригантину. Прекрасную, легкую и маневренную, а что на ней было всего двадцать четыре пушки — не имело никакого значения. Не пушки утопят проклятого Моргана.

Кроме того, за эту неделю Тоньо успел отказать Анхелес от постели, ибо недостойно истинно благородного дона путаться с женой друга, и найти дона Карлоса Сантану, бывшего второго канонира «Санта-Маргариты». Дон Ортега, несомненно, был незаменимым помощником на суше, но Тоньо нужен был помощник на корабле. Тот, кто понимает, с кем имеет дело, и кому можно доверить все, начиная с закупок пресной воды и заканчивая жизнью капитана.

К счастью, дон Карлос как раз ушел в отставку перед последним плаванием «Санта-Маргариты» и осел неподалеку от Малаги, в своем родном поместье. Он даже успел жениться и собирался обзавестись наследником. Вот только ни на военной службе, ни после ему так и не удалось поправить свои дела, и потому он с радостью согласился на должность старшего помощника при капитане Альваресе де Толедо-и-Бомонт — в отличие от казны или капитана Родригеса, Тоньо не намеревался скупиться при дележе трофеев.

И что было совсем для Тоньо неожиданно, он еще больше привязался к Ритте и Дито. Дети любили море и корабли, как-то напросились с ним на бригантину — и само собой получилось, что дальше с утра до вечера ходили за ним любопытными хвостиками, все трогали, задавали сотни вопросов дону Карлосу, а когда пришло время давать бригантине имя, оказалось, что ее уже зовут «Ласточкой».

— Почему «Ласточка»? — все же спросил малышей Тоньо.

Ритта застенчиво указала на его любимую застежку для плаща — золотую птицу. На ласточку она не походила совершенно и вообще подразумевался геральдический феникс, но, подумав, Тоньо решил, что имя отлично подходит бригантине.

На церемонию спуска на воду дети тоже отправились с ним. Не только дети, разумеется. Даже королева, еще не покинувшая Малагу, изволила прибыть, самолично бросить о борт бутылку мадеры и пожелать «Ласточке» быстрых крыльев и острого глаза. Это, конечно, не было официальным возвращением милости, но и вполне ясным намеком для недогадливых, что ее величество не собирается ни гневаться на Альба, ни удалять их от трона, ни терпеть рядом с собой шушуканье о колдовстве.

Пожалуй, если бы Тоньо собирался делать карьеру при дворе, он бы обрадовался. Но ему было все равно.

Да, он понимал всю важность союза между самыми влиятельными семьями Испании, необходимость служения государству и прочие высокие материи. Понимал умом, но не сердцем. В сердце были лишь ненависть и пустота.

Быть может, он сумеет хотя бы полюбить свой корабль, свою «Ласточку». Быть может, со временем — свою невесту, маленькую Ритту. Быть может, когда-нибудь потом у него тоже будут, как у отца, гореть глаза при упоминании новых земель, торговых договоров и прочего, чрезвычайно важного и полезного для Испании.

Не сейчас.

Сейчас он мог думать только о том, как красиво будет гореть «Роза Кардиффа», и как он, наконец, сможет спать и не видеть снов.

Проклятых снов о проклятом пирате Моргане.

Каждую ночь, стоило Тоньо закрыть глаза, он приходил в себя на залитой вином и кровью палубе «Санта-Маргариты», его волокли к проклятому пирату Моргану, а он снова и снова не мог сделать ровным счетом ничего — а проклятый пират все смеялся и смеялся над ним.

А иногда снилась ротонда Лейлы. Тоньо приходил в нее и видел там Марину — с книгой, как Ритту, в таком же светлом девичьем платье, и она улыбалась ему, протягивала руку… а когда Тоньо приближался, касался ее пальцев — вместо Марины перед ним оказывался то рябой одноглазый чиф с «Розы Кардиффа», то какой-то косматый белобрысый варвар с топором за поясом. И они, разумеется, смеялись.

Наверное, из — за этого сна он возненавидел ротонду. Но она по-прежнему оставалась любимым местом Ритты и Дито, и Тоньо по-прежнему приводил их сюда по вечерам, после безумных суетных дней. Кроме того, после того как он в третий раз ответил донье Элейн через Берто, что не может уделить ей ни минуты и не сможет в ближайший год, он предпочитал избегать гостиных, патио и сада — потому что там слишком легко было «нечаянно» с ней столкнуться и высказать ей все, что он думает о глупых женщинах, которые не умеют держать язык за зубами и лезут туда, где ничего не смыслят. После ее вопля о колдовстве только ленивый не подал инквизиторам доноса на Тоньо, герцога Альбу и самого Великого Инквизитора, а заодно — на половину их ближней и дальней родни, на вассалов и слуг, на лекарей и ювелиров…