Господи, почему ты не дал этой женщине хоть капли ума?

Господи, помоги мне не убить ее при встрече.

В этот вечер, после спуска на воду «Ласточки», он снова пришел сюда. Снова вздрогнул, увидев смутный девичий силуэт сквозь струи водопада. Снова напомнил себе, что Марины здесь нет и быть не может. Ее вообще нет — одно лишь наваждение и сон.

Шагнул внутрь ротонды, раздвинув плети розовых и алых бегоний.

И застыл, не зная — то ли смеяться, то ли проклинать бесстыжую курицу.

Она поднялась со скамьи, бледная, как привидение, мельком взглянула на притихших детей.

— Оставьте нас.

Ритта и Дито ушли — тихо и покорно, словно веселых головастиков вдруг подменили на квелых монастырских воспитанников. А донья Элейн даже не посмотрела им вслед, она глядела лишь на Тоньо.

Шагнула ему навстречу, так же глядя в глаза.

— Не выходите в море, дон Антонио, — сказала совсем тихо. Голос ее дрожал и срывался. — Не слушайте песню морских чудовищ. Она уведет вас, это чудовище уведет вас навсегда, я знаю. Они уводят всех, а кто им противится — тех карают страшно. Поверьте мне, Антонио!

Тоньо вздрогнул. Морские чудовища? Она?.. Совсем не этого он ожидал от доньи Элейн. То есть он даже думать не желал о том, как она будет оправдывать свой скандальный поступок, но уж точно не так. И уж точно она не должна была знать, кто такой Генри Морган. Но знала? Может быть, она знает еще что-то такое, что поможет найти неблагодарную тварь?

— Вы хотите мне что-то рассказать, донья Элейн? Что ж, я готов вас выслушать.

Тоньо указал ей на ту же скамью с бархатными подушками, где она ждала его, и где всегда сидела с книгой Ритта. Сам встал напротив, прислонившись спиной к прохладной мраморной колонне. Сидеть он был не в состоянии, даже после длинного безумного дня — тем более сидеть здесь, рядом с той, чью шею хотелось свернуть не меньше, чем шею проклятого Моргана.

— Она убила моего мужа. Морган, — поспешно уточнила англичанка. — Мстила? Не знаю. Он был добрым человеком, сэр Валентин. Поверьте, дон Антонио, это правда!

Незнакомый сэр Валентин ничуть не интересовал Тоньо, но вот история — да. Оказывается, донья Элейн не просто так боялась моря.

Он кивнул, мол, продолжайте, донья Элейн, но не думайте, что я буду вас утешать или вам сочувствовать.

Она нахмурилась, несколько раз глубоко вздохнула, словно заставляя себя успокоиться.

— Я расскажу вам, да. Я все вам расскажу. Может быть, это спасет вас. Может быть, еще не поздно вас спасти! — Она сжала руки и отвела взгляд. — Я родом из Уэльса. Говорят, там до сих пор живет народ холмов. По-вашему, hada, не так ли? Я не верю россказням. Я знаю точно — это правда. Наш род, Антонио, правит в Торвайне уже семь сотен лет. В обмен раз в столетие наследница рода должна отдать им девственность… и подарить им дитя. Эти дети становились величайшими правителями, дон Антонио, такими, о которых поют баллады. И настоящими чудовищами, все, как один! Ведь у них не было души, как у их отцов. А я не хотела такой судьбы для своего ребенка!

Донья Элейн горько усмехнулась и глянула куда-то мимо и сквозь Тоньо. А его продрала дрожь — слишком эта сказка была похожа и в то же время не похожа на те сказки, что рассказывал отец о роде Альба, птице Феникс и огненной крови hada.

— Вы?.. — переспросил Тоньо, лишь бы не длить молчание.

— Вы правы. Это я должна была стать возлюбленной hadа, должна была погубить свою душу ради герцогства.

Я отказала им, дон Антонио.

До сих пор помню тот день. Вернее, ночь. Мне исполнилось шестнадцать. Меня одели в зеленое, это их цвет, в зеленое платье и красные башмаки, распустили мне волосы и украсили их цветами. С меня сняли крест, сняли все украшения и отвели в круг камней на холме. Там и оставили до рассвета, совсем одну. А потом пришли они. Вышли — может быть, прямо из камней? Не знаю.

Говорят, они прекрасны. Это ложь, Антонио! Они чужды так, что не поймешь, красота это или уродство. Они обступили меня, трогали мои волосы, мои руки, они звали меня танцевать, а потом ко мне подошел один из них, что до того стоял в стороне, и сказал, что он — мой жених. У него были холодные руки, Антонио, и волосы как морская пена, с них текла вода. И глаза как море.

Я отказала ему…

Я сказала, что не стану губить свою душу, что бы там ни было. А он рассмеялся. Сказал: чтобы погубить душу, не нужно становиться возлюбленной моря.

Они исчезли. Через год меня выдали замуж за Джеффри. Я любила его. Вы не знаете, Антонио, как я его любила! А он предал меня. Заключил с ними договор — не знаю, какой, и знать не хочу! Наш сын был человеком.

Обычным ребенком. А дочь… у нее были морские глаза, и волосы — как пена. Но я любила и ее тоже, любила обоих моих детей. Пусть народ холмов и тот, морской, получили свое, но чем была виновата Морвенна?.. Она была, или казалась, хорошей девочкой. Нежной, ласковой, я даже думала тогда: вдруг церковь ошибается? Вдруг у моей дочери все — таки есть душа?

А потом он утопил нашего сына. Мой муж. Утопил моего Генри, моего малыша. Сказал: его взяло море. Но я-то знаю! Он отдал им сына в обмен на дочь!

Тогда я его возненавидела. Но не Морвенну, нет, не мою маленькую Морвенну! Иногда мне казалось, что Генри живет в ней, и я любила их обоих!

Моего мужа казнили, когда королева Мария взошла на трон. Я не плакала о нем ни секунды.

Но за дочь я боялась. Подумайте, Антонио, в Торвайн приехал бы новый хозяин, преданный королеве. Он убил бы мою Морвенну только за кровь hada!

К счастью, сэр Валентин влюбился в меня. Мне удалось упросить его отправить Морвенну в монастырь. Это ведь лучше, чем смерть, Антонио! Только это я и могла сделать для нее…

Нет, не только поэтому. Была и другая причина. Говорят, фейри… hada, могут получить душу через брак, или заслужить ее, трудясь во славу Господа. В монастыре Морвенна заслужила бы душу, я знаю! Словом, сэр Валентин согласился, в обмен же я пообещала выйти за него замуж. Если бы я отказалась, он женился бы на Морвенне, а потом убил ее!

Но через несколько дней мы узнали, что Морвенна погибла. И ее сопровождающие тоже. Остановились на ночлег в Тафе, и ночью случился пожар.

Я смирилась и с этой потерей.

На следующий год Господь послал мне Кэтрин и Филиппа. Мы должны были представить их королеве.

Я не хотела отправляться морем, но Валентин не слушал меня, он не верил ни слову о hada. А они только и ждали момента отомстить…

Донья Элейн замолкла, а Тоньо поежился. То ли от вечерней прохлады, то ли от того промозглого холода, что слышался в словах англичанки.

Он не мог, не хотел поверить, что Марина — ее дочь. Не бывает таких совпадений.

Но в то, что ее дочь убила ее мужа — вполне. Пожар в Тафе был слишком похож на молнию, убившую Фердинандо. Очень уж вовремя, и никто не удивился гибели сопровождающих, никто не стал искать «погибшую».