– Прожарьте их хорошенько, – сказала Юлька продавцу-узбеку, с трудом удержавшись от желания попросить того после обжаривания сосисок к ним вообще больше не прикасаться, а позволить ей самой схватить сосиски с гриля.

Но природная тактичность одержала верх над здравым смыслом. Впрочем, к сосискам, поданным ей прямо голой рукой, Юля так и не прикоснулась. Вовка с аппетитом умял и свою шаурму, и Юлькины сосиски. Полученное наследство пока что никак не сказалось на его привычках. Он продолжал вести жизнь шофера, зарабатывающего самое большее до пятнадцати тысяч рублей в месяц. Пока Юлька размышляла, чем же вызвана эта странность – природной скупостью Вовки или чем-то другим, тот предпринял новый штурм Юлькиных бастионов.

– Детка, – томно прошептал он, наклоняясь к Юле. – Дай я тебя поцелую.

При этом на его замаслившейся после поедания шаурмы физиономии отражалась твердая уверенность, что Юля будет просто в восторге от его предложения. Эта уверенность заставила Юльку испугаться за свою светленькую курточку, на которой неизбежно остались бы пятна от соуса и жира. Юлька раздраженно сунула Вовке свой носовой платок, зловредно подумав, что мог бы по крайней мере не скупиться на бумажные салфетки. Вовка недоуменно повертел платок в руках и вернул его Юле в прежнем девственно чистом виде.

– У тебя лицо в соусе, – из последних сил сдерживаясь, сказала Юля. – Я тебе для того и дала платок. Вытрись.

– Так зачем же добро переводить! – удивленно отозвался Вова и облизался.

Юля почувствовала, что ее уже тошнит от вида ее кавалера. Она отошла в сторонку и позвонила Марише.

– Я больше не могу его видеть! – простонала она. – По сравнению с Димой это не человек, а просто какое-то невоспитанное животное. Честно говоря, я отлично понимаю его жену и ее стремление от него избавиться. Проживи я с ним один месяц, я бы его своими руками придушила.

– Это ты к чему? – спросила явно чем-то другим озабоченная Мариша.

– К тому, чтобы ты приехала и сменила меня, – ответила Юля.

– Я не могу, – отрезала Мариша. – Шурик пропал.

– Куда?

– Не знаю, но в госпитале его нет, – ответила Мариша. – И мало того, что он исчез. Это еще как-то можно объяснить. Но пропала и его бабка.

– Да? – удивилась Юля. – Она вроде бы парализованная?

– Вот именно!

– Так как же она могла сбежать из госпиталя?

– Она и не сбегала! – в отчаянии прокричала Мариша. – Она даже не поступала в госпиталь. И знаешь, что самое непонятное?

– Что? – спросила Юля.

– Кареты «Скорой помощи», которая увезла Шурика и его бабушку, в автопарке госпиталя нет!

– Может быть, ты ошибаешься?

– Я проверила два раза! И точно запомнила номер машины. Я его даже записала на стене дома. А ты же знаешь, какая у меня зрительная память! Стоит мне что-то один раз записать, я запомню это на всю жизнь. Даже если захочу забыть, то не смогу.

– Да, – вынуждена была признать Юля, которая хорошо знала эту особенность Маришиной памяти.

В то время как краткие указания, воспринятые ею на слух, вроде: «Сходи в магазин, лук кончился» или «Оплати счета, а то телефон отключат» совершенно не отпечатывались у нее в мозгу. Что называется, в одно ухо влетали, в другое вылетали.

– Но в любом случае ни одна из машин, которые принадлежат военному госпиталю, не привозила сегодня Шурика и его бабку, – заключила Мариша.

– Может быть, в городе есть еще другой госпиталь? – спросила Юля. – Да что я говорю! Конечно, есть. И не один!

– В городе я насчитала одиннадцать госпиталей, – перебила ее Мариша. – Три находятся в Ломоносове, Кронштадте и Петродворце. Остальные восемь где-то в городе.

– А ты в каком сейчас?

– На Суворовском проспекте.

– А почему именно там?

– Шофер машины, которая увезла Шурика и его бабку, называл соседям этот адрес. Я, когда с ними разговаривала, специально подробно расспросила. Да, говорят, госпиталь на Суворовском.

– Суворовский проспект, он большой, – с сомнением протянула Юля.

– Ты занимайся своими делами! – закричала в полном расстройстве Мариша. – А на Суворовском, чтобы ты знала, госпиталь только один. Тот, где я сейчас торчу! И если честно, мне это нравится все меньше и меньше!

– Какое совпадение! – фыркнула Юля.

В это время к ней подошел Вовка, ухитрившийся умыться, и теперь он выглядел посвежевшим и довольным. Правда, он тут же полез к девушке с изъявлениями нежности. Юля позволила себя поцеловать, вздохнула и подумала, что в конце концов можно и потерпеть, ведь Вовку готовятся убить не сегодня, так завтра. А может быть, и в ближайшие минуты. Как ни странно, это соображение немного ее утешило. И она даже нашла в себе силы улыбнуться. Как-никак, может быть, мужик последние минуты доживает.

Инна увидела указатель у дороги и поняла, что наконец она добралась до Боровичей, где жили родители Нинель. Нужную улицу она нашла довольно быстро, расспросив местного мальчишку. Но дома оказалась только мать Нинель. Услышав, что гостья прибыла из Питера, женщина расплылась в радушной улыбке.

– А у меня дочь там живет, – сказала она и с деревенской простотой спросила: – Не встречали? Нина Гаврилова ее зовут.

Инна кивнула.

– Она меня к вам и послала, – сказала она.

– А что случилось? – встревожилась женщина. – Да вы проходите в дом. Я только что обед приготовила. Пробу снимете.

Инна охотно согласилась. Затекшее от дальней дороги тело просто взывало хотя бы о небольшом отдыхе. Инна прошла в чистенькую горницу с белыми вышитыми занавесками на окнах. Туда же гостеприимная мать Нинель принесла обед. Постные щи, жареных окуней и хрустящие соленые пахнущие летом и укропом огурчики к ним. Щи Инна не любила, костлявую речную рыбу тоже. Поэтому предпочтение она отдала соленым огурцам и свежему черному хлебу.

– Что-то вы плохо едите, – заботливо поинтересовалась хозяйка. – Аль постное не по вкусу? Так ведь мясо нельзя. Пост сейчас.

– Да, да! – спохватилась Инна.

– В городе-то небось и забыли про пост, – неодобрительно покачала головой хозяйка.

– Нет, что вы, есть люди, которые постятся, – сказала Инна.

Хозяйка молча собрала посуду, заварила свежий чай и подала мед в сотах.

– А что за дело, по которому вас ко мне дочка прислала? – спросила она наконец у Инны.

– Дело не в ней, а в вашей сестре, – сказала Инна.

– В Вере? – быстро спросила женщина и пояснила: – Одна она у меня из сестер осталась. Все остальные померли. А Вера и в самом деле в Питере жила. Только я с ней почти не общалась. Она с детства странная была. Никогда к себе не звала. Словно боялась чего.