— Для меня это так неожиданно, — сказал он, зачарованно гладя ее щеку. — Просто как гром среди ясного неба. Когда я увидел тебя в первый раз, ты повернула голову…

— И оказалась так похожа на Кэролайн, — вставила она, с трепетом ожидая его реакции.

Пальцы Гриффина замерли на ее щеке, брови чуть нахмурились, но голос оставался спокойным по-прежнему.

— Да, это была моя первая мысль. Это естественно. Но и отличия сразу бросились в глаза. Твой голос, твои волосы. Но такое достаточно невероятное сходство меня настораживало. Я не верил в простое совпадение, и мне было непонятно, зачем ты приехала. А потом, когда я увидел, что ты очень целенаправленно ведешь расспросы о Кэролайн, я просто не знал, что и думать.

— И ты решил меня предостеречь?

— Мне было очень не по себе, Джоанна. Из-за тебя. Я, конечно, ни секунды не думал о том, что ты можешь стать причиной трагедии, — видит бог, я никак не ожидал убийства, — но я знал, что многие в этом городе не примирились со смертью Кэролайн.

Джоанна молча кивнула.

— Я не понимал, что со мной, — продолжал он. — Я не могу даже точно сказать, когда мои чувства проснулись. Наверное, тогда, когда я совершенно перестал видеть ваше сходство с Кэролайн.

Джоанна не знала, верить или не верить, но вопросов не задавала. Ей хотелось думать — ей очень хотелось думать, — что сегодня он лег в постель именно с ней — с ней, а не с двойником Кэролайн.

Вдруг он широко улыбнулся.

— И тогда я понял, что я в опасности.

— Прямо-таки сбит с ног? — улыбнулась она.

— Прямо-таки пинком в зад! — мрачно ответил он.

Джоанна не могла удержаться от смеха.

— А я не шучу, — сказал он обиженно. Почему-то сразу стало понятно, что для него это и в самом деле очень серьезно. — Мне тридцать семь лет, Джоанна. Я думал, что я выше этой чепухи.

— Чепухи? — невинно спросила она.

— Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю. Грезы наяву. Всякие там смешные порывы.

Джоанне очень хотелось попросить его описать эти смущающие его грезы и порывы, но она настолько была не готова к тому, о чем он, как ей казалось, говорит, что не нашла ничего лучшего, как ляпнуть:

— Сладострастие и вожделение, да?

Гриффин вдруг наклонился над ней, и в его темных глазах сверкнул неожиданный гнев.

— Я знаю, что такое вожделение. Это другое.

Она не сумела достойно ответить, да он и не дал ей никакой возможности. Он приник ртом к ее губам — властно, но не грубо, снова пробуждая желание, зажигая в крови огонь, который охватил ее так быстро и неодолимо, что она потеряла всякий интерес к каким-то словам.

Она потянулась к нему, вслепую, пальцами касаясь покуда неизученного, но такого желанного тела. Трогать его было упоительно. Оно было тверже, чем она думала, под гладкой кожей перекатывались крепкие мускулы. Она ласкала его плечи и спину, проводила пальцем по четкой линии позвоночника, потом медленно поглаживала его грудь, покрытую мягкой порослью черных волос. Когда она к нему прикасалась, кончики пальцев покалывало — почти буквально, они словно наэлектризовывались, как будто желание через них перетекало из тела в тело, все усиливаясь, и напряжение нарастало, так что становилось жарко и трудно дышать.

После их первого соития ей показалось, что она совершенно опустошена: нет сил, нет воли и ничего уже больше не хочется. Но стоило ему только поцеловать ее, как она мгновенно воспламенилась вновь, и, когда он коснулся рукой ее груди, она едва не подпрыгнула, от обжигающего наслаждения перехватило дыхание, и беспомощный сладостный всхлип вырвался из горла.

Она молчалива? Вряд ли сейчас про нее можно было это сказать. Она не могла сдержать непроизвольные хриплые стоны первобытного наслаждения. Выражение чувств не облекалось в слова, но он вызывал в ней ощущения столь сильные, столь ошеломительные, что никакие слова здесь не годились.

Он целовал ее грудь, а рукой, скользнув по ее животу и ниже, стал ласкать самое нежное и чувствительное место, пробуждая в ней столько доселе неведомых сильных ощущений, что она почувствовала, как ее ноги сами раздвигаются ему навстречу. Это тоже было совершенно новое для нее чувство: раньше она не знала, как невыразимо сладостно раскрываться для него, сколько в этом свободы на грани распутства, сколько соблазна.

Он продолжал ее ласкать, и ей казалось, что она вот-вот сойдет с ума. Она вскрикивала и извивалась и, когда он наконец в нее вошел, едва не всхлипнула от облегчения. Она обхватила его ногами и руками, сплелась с ним воедино и видела над собой только его напряженное, словно высеченное из камня, лицо. И это тоже было ново — ощутить радость того, что он заполнил ее собой без остатка; такая близость пробуждала самые глубинные и первобытные ее инстинкты.

Он начал двигаться, медленнее, чем в первый раз, и она очень скоро оказалась на пределе своих возможностей — просто удивительно, как быстро он заставлял ее терять рассудок и превращаться в клубок обнаженных нервов, в сгусток чистого желания.

Этот упоительно ленивый, сводящий с ума темп давался ему нелегко: мускулы под ее пальцами дрожали от напряжения, дыхание было хриплым и неровным, лицо превратилось в застывшую маску. Но его невероятная сдержанность не утоляла ее сладких мук: она слышала свой собственный голос, издававший звуки, вовсе ей не свойственные; она царапала его спину ногтями, а напряжение за гранью невозможного все росло, и ей казалось, что она уже больше не выдержит.

Вдруг он зарычал и вонзился в нее с дикой силой, и она ответила экстатическим воплем; волны ее содроганий совпали с его толчками, и они одновременно взлетели к вершине ошеломляющего блаженства.

Когда Джоанна наконец пришла в себя, она опять покоилась в теплом уютном коконе из одеяла. Гриффин обнимал ее обеими руками, ее голова удобно лежала у него на плече. На сей раз она знала совершенно точно, что двигаться у нее нет сил. Она засыпала.

— Джоанна?

— М-м?

— Может быть, тебе лучше вернуться в Атланту, пока здесь все окончательно не утрясется?

Она подняла голову и оперлась на локоть, чтобы лучше видеть его лицо, но прежде, чем успела ответить, он заговорил опять:

— Я за тебя волнуюсь.

Как ни трудно было сказать ему «нет», Джоанна все же отрицательно покачала головой.

— Я не могу уехать, пока все это не кончится. Даже если бы и хотела. Мне трудно это объяснить, но я чувствую, что должна быть здесь.

Он мгновение смотрел на нее своими темными глазами, потом неохотно кивнул.

— Я так и думал. Но ради бога, будь осторожна, очень тебя прошу!

Джоанна мягко улыбнулась.

— Клянусь, я буду очень осторожна. — Она легонько прикоснулась к его рту губами и снова примостилась к нему под бок. Было еще совсем не поздно, но день был такой длинный, да и вечер, без сомнения, отнял последние силы; она уснула.