А потом командир сам сделал хирургическую операцию нашему бойцу Дину Яррику которому, деревенские засадили картечь. И получилось. А которых командир не успел про оперировать умерли.

И когда Дину пришол в ум он вспомнил что, в шахте могут быть живые солекопы. Мы поехали к шахте. С нами был ещё штаб майор с башни ПБЗ который выжил чудом. Там все остальные погибли от газа. Шахта была запечатана как бы от наводнения. Надо было запустить реактор чтобы, убрать затвор и поднять клеть. Пока мы это делали командир поехал в город чтобы, привести к порядку остальной отряд, там люди всякие. Потом к нам приехали из отряда штаб майора Лобату и сказали что, к городу приближается поезд. Ну и здорово. Потом приехали грузовики с бочками с водой мы думали что, солекопы будут хотеть пить хорошую воду потому, что в шахте вода есть всегда только грязная.

Нам сильно помог Ингджел Пирек который когда то был механик на шахте. Он запустил реактор и запустил машины шахты. Сначало мы подняли гидрозатвор и, оказалось, что клеть поднята. В неё погрузились штаб майор Лобату с фонарями и с ним ещё двое его бойцов и стали спускаться. Клеть спускается почти двадцать минут. Мы ждали очень сильно. Потом она начала подниматься. Поднялась она полная сто двадцать пять человек, все солекопы. Они выбрались и действительно начали много пить. Как был прав командир! У них там внизу было много консервов и сухих галет а, воды было просто мало. Хватало едва едва. Потому что кто то наверху пытался перекрыть вентиляцию и дренаж. Он не смог потому, что механизмы давно не чистили. Благодаря чего солекопы могли кое как дышать внизу и немного воды. По две трети кружки на человека. Потом поднялись ещё сорок и наши кто спускались. И сразу кто мог пошли пешком а остальные на машинах в город. Я зобыл сказать что, у госпожи Арлинды сын был в шахте и вот он вышел. И у некоторых бойцов вышли отцы или братья, только мало потому, что у нас сдесь бойцы дети военных а, военные погибли почти все. Но для шахтинских сегодня большой праздник второе деньрожденье. И ещё Зее Фахт ждала своего отца знала что, не будет но, всёравно ждала. Потом она была очень мужественная. Я горжусь что знаю её. Хотя она из шахтинских. Говорят раньше в шахтах гибли чаще чем на границе или войне. Теперь вышло наоборот.

И мы все отправились в город как можно быстрее.

В городе уже были те которые, приехали на поезде. Комиссар Мемо Грамену и с ним солдаты. Ещё были врачи и другие, а так же продовольствие и еда. Это был спосательный поезд. Мы приехали когда комиссар уже закончил митинг он сказал что, Неизвестные Отцы низвергнуты и теперь можно не петь Славу Отцам на поверках а, мы и не пели. Мы пели Горную Стражу. Я не знаю почему не надо петь Горную Стражу на поверках это классная песня. Теперь у нас не Страна Отцов а Республика Ода. Не знаю лучше это или хуже. Комиссар сказал что, все вопросы к нему, больше никто. И даже хотел нас розоружить. Особенно жаловались деревенские которые успели. Но комиссар сказал что будет разбираться с каждым случаем, когда мы сказали, что не дадим. Ещё он хотел найти господина Рашку и расстроилса когда, узнал. Спрашивал точно ли и кто видел его труп. Я сказал что я видел и сам хоронил. Он очень расстроилса.

Весь день в городе особенно в Шахтах был плач и торжество. А в Военном просто собрались и помянули наших родителей. Мы теперь точно оставались одни хотя, комиссар пришол и говорил что, Республика нас не оставит. Что мы будем учиться и служить и что на нас надежда. Не знаю. Я бы его в отряд не взял хотя, он давний подпольщик и партизан. Но я бы не взял.

Ещё мы долго сидели у Дину. Ему намного лутше он сам встаёт и ходит пока на костылях. К нему все приходят и говорят какой он молодец всех спас а, я вижу, ему грустно. Его отец тоже мог быть в шахте а он взял отпуск и уехал с матерью и сестрёнкой. И теперь надо узнавать всё заново. Но я говорю что, тогда они может быть живы все вместе, а так был бы он один а, остальные умерли, как у всех. Но Дину это не успокаивает.

Штаб майор не осталса в городе а, ушол в лес. Он сказал из осторожности. Я тоже бы так поступил.

Врачиха Нолу которая вместе с поездом, говорит что, командир молодец, сделал очень грубо но, правильно. Что многие полевые хирурги и так не могут. Она оказывается тоже из наших шахтинских. И когда узнала фомилию Дину очень восхитилась. Что они с его отцом были друзья, и ещё один парень из военных. А потом они разговаривали и Дину сел а из под подушки выпал револьвер. И она его попросила прочитала что, написано и, спросила где взяли. Я сказал что, его нашол Порох в ящике мёртвого гвардейского офицера. А Дину сказал, что выпросил его у Пороха на случай если, пойдёт гангрена. И врачиха сказала, что теперь она просит его у Дину потому, что это память. И заплакала.

Дину конечно револьвер отдал. Всёравно к нему патроны старые.

Конец сочинения № 12. Всё!

Ушли под утро и в моросящий дождь. Вечером Шило обежал всех и сообщил, где и когда встречаться, а ещё — что на всякий случай лучше ночевать в Шахтах или на Станции, потому что мосты могут перекрыть. Мосты действительно перекрыли, Лимон через прицел видел, что там расположилась комиссарская милиция. Прицел у карабина Охотника был хорош, просто надо было сообразить, как им пользоваться. И теперь целиться можно было и в полной темноте, и в тумане, и сквозь дождь, и даже сквозь нетолстые стены.

Лимон проснулся первым и тихонько разбудил Зее. Они быстро оделись, не включая света, подхватили рюкзаки и оружие — и ушли через чёрный ход. Квартира главного инженера Фахта располагалась в роскошном трёхэтажном доме прямо напротив шахтоуправления, где теперь была ставка комиссара Грамену, охраняемая двумя десятками солдат и милиционеров. Пулемёты торчали с крыши, из заложенных окон, из бойниц приволоченных откуда-то бронеколпаков. Поэтому и пришлось уходить чёрным ходом, через двор, спортплощадку и Пандейский рынок.

Днём отсюда, с рынка, с пригорка, был хорошо виден станционный посёлок — и дом Илли в частности. Однажды, проверяя патрули, Лимон проехал мимо него и увидел, что одно окно светится. Кто-то ему сказал потом, что господин Хаби жив, что его как раз накануне катастрофы срочно отправили на тот самый разъезд на пятьдесят каком-то километре — что-то там надо было чинить или регулировать. Лимон несколько раз порывался зайти, но так и не смог.

Зее спросила тогда: ты всё её помнишь? Помню, сказал Лимон. А ты её любил? Лимон задумался и сказал: не знаю. Но я почему-то вспоминаю её чаще, чем… ну… Костыля хотя бы, или Гаса, или Поля… Не знаю, почему так. Зее долго молчала, потом сказала: кажется, я тебя понимаю… Больше они об этом не говорили.

На рынке их ждал Шило с собакой.

Шило приютила госпожа Арлинда; у неё же жили дети Поля — и Хвост! Причём госпожа Арлинда знала про него всё. Знала, и тем не менее… Этого Лимон понять не мог. Какие там были отношения между Элерой, Брюаном и Эдоном с одной стороны — и предателем Хвостом с другой, — Лимон не знал и знать не хотел. Впрочем, Эдон почти всё время проводил в больничке. Доктор Нолу считала его хорошим фельдшером, а он старался изо всех сил.