Он обернулся к ней, слегка хмурясь.

– Я сделал это не намеренно, Эша. Мы доставим его туда вовремя, и если вдруг ты не заметила – мы все живы-здоровы. – Харун приблизился к ней и понизил голос так, что остальные напряглись, стараясь расслышать. Он положил ладонь на ее локоть. – Уверена, что больше ничего не хочешь сказать?

Она слишком резко качнула головой. Что он ожидал услышать от нее? Что этот враг затронул какой-то уголок холодного сердца Гадюки? Смешно. Но Харун ее знал, и она не сможет долго сопротивляться его натиску.

Разве только сейчас.

Ложь придумалась легко.

– Нет, я просто не хочу, чтобы с моим отрядом что-то случилось.

Его ладонь все еще согревала ее руку, и ей хотелось прижаться к ней, рассказать ему все, как она всегда делала, просто чтобы ее выслушал кто-то понимающий. Но вместо этого Эша отстранилась. И они пошли дальше – из долины Мауна к тайной тропе Клинков.

Эта долина славилась как одно из самых прекрасных и волшебных мест Джансы за пределами Тея. Место, где дикие ущелья перемежались с заросшими густой травой полями, где слоны и тигры вместе плескались на закате в ручьях, не ведая о человечестве. До сих пор за все время посещений Эша только один раз видела павлина и тех проклятых обезьян-ревунов.

Пар от дыхания отмечал их дорогу, когда путники выходили из долины, воздух становился все разреженней по мере подъема к высшей точке малого пика гор Гханта. Низко висящее облако сверхъестественного светло-золотистого цвета окутало их в пути, его влажный холод принял всех в объятия, и мир затянуло туманной пеленой.

Такие облака вечно странствовали через горы Гханта, хотя никто не мог сказать определенно – были ли они духами стихий или же горными божествами.

Она повернула голову и вытянула шею, чтобы попробовать разглядеть хоть кусочек Айфорского кряжа на севере. Ходили слухи, будто бы в определенное время определенного дня высочайший пик Айфоры сверкал и переливался золотом, и те, кто видел это, обретали благословение на всю оставшуюся жизнь.

Мифы также гласили, что самая большая гора Айфоры, Бангаар, была окружена ледяными золотистыми облаками, которые вели в обитель богов. Подножие горы являлось местом для священного паломничества или по крайней мере было таковым до начала войны. Сейчас тропу, вытоптанную тысячами людей за века, заграждали патрули пограничников.

Еще одна вещь, которую разрушил король-самозванец.

Достаточно быстро они вынырнули из облака. На кончиках волос Фархана и длинных ресниц Аахала осел иней. Харун выглядел нормально, хотя немного дрожал. Он отдал поводья мерина близнецам.

Бханду выскочил вперед, Кунал все так же висел на его плече.

– Ух, а я взбодрился, – сказал силач, ослепительно улыбаясь всем остальным.

Тонкая пленка пота на широком лбу вся превратилась в иней, который мерцал и на оттопыренных ушах Бханду. Продолжая улыбаться, он вытянул поводьями мерина: животное заржало и встало на дыбы, а Ракеш рухнул на землю.

– Ой, – Бханду поглядел вниз, на пленника, свалившегося кучей, без тени раскаяния на лице.

Это легкомыслие вопреки любым обстоятельствам было таким до боли типичным для Бханду, что Эша взорвалась от хохота. Бханду засиял улыбкой, хоть и немного смущенной.

Бханду покосился на нее, когда аккуратно укладывал Кунала на землю. Затем он встал на колени возле Ракеша и потыкал в него пальцем.

Эша не могла припомнить, когда в последний раз так смеялась – не саркастически, не издевательски, а просто из чистой радости. Она позволила себе насладиться этим звуком, затем согнулась, чтобы помочь Бханду поднять солдата на ноги.

Они взошли на гору, прошли сквозь облака, и теперь оставалось лишь спуститься. И тогда она окажется дома.

Едва они добрались до лагеря, располагавшегося по ту сторону гор Гханта, как начался дождь.

Воцарилось молчание, полное невысказанных слов. Они проделывали все это столько раз – беседовали, дрались, строили вместе планы, – что в словах не было нужды.

Муссон просочился в их кровь: его мелодия, гармония, удары капель. Путники устремились сквозь топкую и чавкающую грязь тропы, скользя по ней, словно змеи.

Эша первой торила дорогу, уклоняясь от низко нависших ветвей – благодаря маленькому росту и скорости она была идеальным разведчиком. Харун и Бханду шлепали посредине, а близнецы замыкали цепочку, держа наготове одинаковые длинные луки со стрелами уже на тетиве. Они были словно две створки ворот крепости, которые работают будто единое целое.

Наконец группа вышла из леса, и Эша остановилась – ее захлестнула волна эмоций при виде города.

Матхур в сумерках был великолепен: изысканная картина на фоне суровой первобытности гор Гханта и ярко-зеленых джунглей у их подножия.

В центре города стоял высокий дворец из белого мрамора, который окружали причудливые здания из песчаника. На востоке река струилась через Матхур, деля его надвое. С самого основания город окружала и защищала сама природа. К западу виднелись врезавшиеся в низкие утесы гор крепостные укрепления, к востоку – башни, возвышавшиеся над густым лесным пологом.

Звезды усеивали небо, точно драгоценные камни – ножны, нежный лунный свет озарял окрестности, подчеркивая силуэт города и выделяя пики Айфорского кряжа вдали.

Это был ее дом. За него она сражалась.

По пути им не встретились патрули мятежников. Да и пограничники не рыскали поблизости. Надо бы поговорить с Харуном позже – похоже, данные Таны оказались верными.

Но сейчас Эша любовалась городом.

Харун приблизился сзади. Она поняла, кто это, даже не глядя – аромат его любимого миндального масла донесся до нее первым. Его тепло в этот миг было желанным.

– Прекрасен, не так ли?

Эша кивнула.

– Добро пожаловать домой, – мягко произнес он, кладя мозолистую ладонь на ее плечо.

Она улыбнулась, делая вдох.

Кунал ощутил прохладу на висках – ту самую, которой ему так не хватало.

Внутри он пылал. Каждая клеточка, каждая косточка тела болели и пекли с бесконечной мучительной силой.

Из пересохшей глотки вырвался похожий на слова скрежет. Неужели он просил еще?

Но прохлада исчезла.

Появился ореол света.

Нет, человек. Нежные руки. Они помогали бороться с приливом жара в теле. Краем глаза Кунал различил пурпурное пятно.

Его ладони окрасились пурпуром, какой-то смесью, бродившей в крови. Он смутно вспомнил то слово – «яд».

Гадюка.

Эша.

Одно и то же. Они отравили его. В этом все дело? Мысли появлялись и пропадали, к этим осколкам добавились капельки злобы и боли.