Теперь его наряд уже не казался неуместно роскошным.

Зал, в который он попал, ослеплял красками.

Яркие полосы шелка и золотой кисеи свисали с потолка, пересекаясь, развеваясь, мерцая искрами драгоценных камней. Помещение заполняли мужчины и женщины в грандиозных нарядах, соперничавших с его собственным.

Шелка самого насыщенного пурпурного и алого цветов, жемчуга с Дальних островов, изумруды из пещер Дхарки, потоки золотых украшений – все было выставлено на всеобщее обозрение. Некоторые из женщин воткнули в волосы павлиньи перья; другие обзавелись изумительно заплетенными или завитыми прическами. Даже на мужчинах был отблеск этого сияния, поскольку они носили вытканные золотом уттарьи, а их сандалии и рукоятки кинжалов густо усеивали драгоценные камни.

Придворные болтали друг с другом, точно попугаи в ярко расписанном вольере. Их взгляды были устремлены в сторону двери справа, скромной по сравнению с прочей обстановкой.

Ряды кресел стояли по всему залу, и Кунал прикусил губу, гадая, что же теперь случится. Он не думал, что обычно пленных солдат приветствовали таким образом.

Нет, ему передавали ясное послание.

Кунал это понимал, ибо сомневался, что принц Дхарки делает что-либо без причины. А вот что Кунала на самом деле интересовало – откуда принц вообще узнал, кто он такой.

Его вытащили из темницы и разместили в прелестной спальне дворца – а значит, принц знал Эшу и мятежников. Никого из той группы, кроме силача, Кунал не видел с тех пор, как был в джунглях.

Он двинулся в глубь комнаты и прошел вдоль левого ряда кресел так далеко, как смог. Он оставался неподалеку от двери, единственного четко видимого выхода, – привычка, выработавшаяся годами тренировок. Стражники, обступившие дверь, заметили его перемещения, но не остановили.

Тишина воцарилась в толпе, такая глубокая, что можно было бы услышать шорох шелковой туфельки.

Толпа выдохнула, как единое целое, когда слева появилась фигура человека. После секундной заминки Кунал вгляделся снова, но и тогда увидел то же самое.

Этот парнишка – нет, молодой мужчина, один из группы, прибывшей на поляну к Эше, – вступил в комнату, и все, кто в ней находился, немедленно склонились ниц. Его наряд напоминал тот, что был на Кунале, но выглядел более пышным: каждый дюйм изукрашен золотыми нитями, по всему телу – золотые украшения.

Кунал наконец все понял, изобразил поклон и сложил вместе ладони, как сделали остальные. Разум его бушевал.

Этот мужчина – принц? Мятежник, который его отравил? Такие вести могли изменить их взаимоотношения с Лунными клинками. Он понимал, отчего все скрыли. Если наружу просочится хоть намек на участие наследного принца Дхарки, единственного выжившего ребенка короля Махира, в движении мятежников – жизнь принца окажется на кону. Кроме того, перемирие станет невозможным.

Такие сведения стали бы ценнейшим стратегическим подспорьем для джансанской армии.

А он не был уверен, что выдаст их.

Дхарканцы перестали казаться безликими врагами.

До сего дня он жил в идеальном лицемерии – любил дхарканскую кухню, культуру, музыку и скрывал это, зато воевал, открыто убивая дхарканских солдат. Он более не мог примирить того лицемера с человеком, которым стал сейчас.

Громкий шепот оторвал Кунала от раздумий.

Из двери, располагавшейся справа, появилась женщина. На ней была короткая изумрудная блуза, вышитая золотым бисером, а длинный, многослойный золотой пояс обвивался вокруг бедер, подчеркивая изгибы. Ручные браслеты сверкали благодаря изумрудам и бриллиантам, как и ожерелье-ошейник.

Ее шаровары привлекли внимание Кунала. Полосатые манжеты дхоти доходили до середины икр и были украшены вышивкой – он не смог распознать узор. Дхоти развевались во время движения, и все ее жесты напоминали чувственную песню.

На ней была маска из золотой филиграни с зелеными краями, волосы туго заплетены и уложены сзади короной, а сверху покрыты длинной уттарьей из газа с золотой отделкой.

Когда она ступила вперед, гости затаили дыхание, и женщина встретила взгляды с улыбкой. Шествуя по комнате, она награждала благородных зрителей шелестом одежд, подобным поцелуям любовницы.

Кем бы женщина ни была, она знала, как захватить внимание публики.

Если дхарканцы именно так приветствовали гостей, неудивительно, что здесь собралась толпа. Но Кунал знал – нужно смотреть глубже. Почему он был здесь, почему сейчас? Очаровательные придворные находились тут по определенной причине. Так отчего ему позволили стать свидетелем этого зрелища?

Музыка вначале зазвучала как первые раскаты грома, низко и мягко, но потом обрела могущественный ритм. Бой барабанов отдавался эхом в углах комнаты, и женщина волнообразно качнулась, подчиняясь ритму и гармонии.

Вот теперь Куналу захотелось отвернуться – он действительно узнал ее.

Треск разорвал тишину, и глаза Кунала расширились, ибо Эша взмахнула мечом в воздухе, точно легкой ленточкой. Она избегала соприкосновения с тонким кончиком меча, вращаясь и танцуя по всей комнате, и быстрые звуки ситара[14] подчеркивали каждое ее движение.

Ритм барабанов участился в неистовстве, и ее движения убыстрились. Она развернула второй меч-плеть, включая его в свой опасный танец. Это был спектакль силы, грации и смерти.

Кунал не мог оторвать от нее взгляда, и не только потому, что это была Эша.

Ему не нужно было видеть ее глаза, он понимал язык ее тела. Оно разговаривало, как и сама девушка, уклончиво и дразняще, но при этом искусно.

Кунал не осознавал, что шагнул вперед, пока один из стражников не кинул на него угрожающий взгляд. Он отпрянул и положил руки на спинку кресла.

Женщина в кресле раздраженно обернулась.

Кунал отвлекся на нее, и тут все вокруг заахали. Когда Кунал поднял голову, то стиснул спинку кресла сильнее, до белизны костяшек.

В конце комнаты Эша – вихрь шелка, воплощение мастерства – щелчками мечей отбивала летевшие в нее ножи.

Это было поразительное зрелище, но его взгляд метнулся к принцу, и в груди медленно заклокотала ярость.

Принц рассматривал Кунала. Он наблюдал за ним, наблюдал за Эшей.

Так вот в чем суть его игры.

Ноздри Кунала раздулись. Он не опустил взгляда.

Принц хотел, чтобы Кунал стал свидетелем этого представления. Увидел, как она входит в образ смертоубийственной Гадюки, окруженной обожающими поклонниками. Кунал мог назвать лишь одну причину такого поведения принца – тот стремился напугать его либо пригрозить.