— Кто следующий? А-а, Миних! Этого медведя… что с ним делать? Он поддержал меня в назначении регентом, но сделал это, скорчив такую рожу, как будто лимон целиком разжевал. Зато пристает теперь со званием генералиссимуса и требует отдать ему всю власть в армии. Пусть он и передаст принцу Антону предложение оставить все посты. Надо столкнуть их лбами. Для того, чтобы властвовать, нужно всех перессорить.

— Ваше сиятельство?

Бирон обернулся. Сухонький, росту невеликого, в паричке седом стоял перед герцогом старичок благообразный — инквизитор первый российский генерал Ушаков Андрей Иванович — начальник Тайной канцелярии. Величайший мастер дел допросных, дел пытошных.

* * *

Ушаков Андрей Иванович (1672–1747) — начальник Тайной розыскной канцелярии, граф. Сын бедного дворянина. Петр Великий возвел его в звание тайного фискала (1714) и поручил наблюдать за постройкой кораблей. Когда Екатерина I лежала при смерти, Ушаков принимал участие в замысле отстранить от престола Петра II. По вступлении на престол Анны Иоанновны он подписался под прошением дворянства, осуждавшим попытку верховного совета ограничить императорскую власть (1730).

В 1730 г. он назначен сенатором, в 1731 г. — начальником канцелярии тайных розыскных дел; принимал ревностное участие в розыске по разным важным делам, например по делу Волынского. В царствование Иоанна Антоновича, когда шла борьба кому быть регентом, Ушаков поддерживал Бирона. Но Бирон вскоре пал, и Ушаков вошел в милость при Правительнице, благополучно освободясь от обвинения в содействии павшему временщику. Он отказался примкнуть к партии, произведшей переворот в пользу Елизаветы Петровны, но когда переворот совершился, удержал влиятельное положение при новой Императрице и даже участвовал в комиссии, производившей следствие по делу Остермана и других противников Елизаветы Петровны. В то время, как все влиятельные члены прежнего управления были лишены мест или сосланы, Ушаков попал в обновленный состав Сената (1741). В 1744 г. возведен в графское достоинство. Баптыш-Каменский пишет про Ушакова: «управляя тайной канцелярией, он производил жесточайшие истязания, но в обществах отличался очаровательным обхождением и владел особенным даром выведовать образ мыслей собеседников».

(Из энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона)

* * *

— Да-да, генерал, пожалуйте, — Бирон отвлекся от раздумий. — Что слышно? Какое настроение в гвардии, в самой столице? Что говорят в последнее время? О чем толкуют? Кому кости перемалывают?

— О разном, ваше сиятельство, о разном, — елейным голоском, словно акафист читал, заговорил Ушаков.

— Бросьте, генерал, — нахмурился регент, — вы прекрасно понимаете, о чем я спрашиваю.

Ушаков перешел сразу к делу:

— Некто Грамматиков, полка Семеновского, арестованный нами давеча, адъютант Его Светлости Принца Антона-Ульриха Брауншвейг-Люнебургского…

— Можно без титулов, покороче, — поморщился Бирон. Ушаков закивал головой согласно и продолжил:

… Показал на допросе, что, дескать, разговоры в полках гвардейских ведутся о том, что ежели Его Светлость, принц который, возжелает супротив вашей светлости выступить, то в том ему великая подмога будет от гвардии. Особливо от полка Семеновского.

Бирон нахмурился. Уточнил:

— Под пыткой показал?

— Не-е-е, — помотал головой Ушаков, заулыбался, — до пытки и не добрались. Так. Кнутом пару раз прошлись, как он и сознался.

— Многих назвал?

— Есть замешанные, — подтвердил Ушаков. — Окромя семеновцев, Преображенского полка офицеры Ханыков и Аргамаков, а в купе с ними сержант Алфимов.

— Арестовать и допросить.

— Слушаюсь, ваша светлость, — склонился в поклоне.

— Ступай с Богом, Андрей Иванович, — царственным жестом отпустил генерала, а сам опять погрузился в раздумья.

«Итак, на чем я остановился? Миних! Надо столкнуть его лбами с брауншвейгской фамилией, одновременно держа его поблизости, чтоб самому постоянно наблюдать. Солдафон. У него на лице все написано».

— Эй! — регент снова позвонил. — Миниха ко мне!

По поручению Бирона фельдмаршал Миних отправился к родителям малолетнего Императора Иоанна. Выпрашиваемый у герцога патент генералиссимуса так и не давался ему в руки.

— Нет, Манштейн, ты мне скажи, — делился с адъютантом Миних, сидя в карете, — если конюх может стать герцогом, ничего для этого не делая, то почему, почему я, великий Миних, этого не достоин. Где справедливость? Манштейн! Ладно, не дали титул, но почему за мои заслуги, за мои победы не дает этот курляндец мне генералиссимуса?

Манштейн выслушивал это все по нескольку раз в день и уже привык.

— Ваше сиятельство, я молвлю Вам другое. В войсках ропот, многие недовольны регентом. Каждый день идут аресты. В гвардии. Особливым вниманием нашей Тайной канцелярии пользуется Семеновский полк. Я думаю, что все это направлено против принца Антона и его жены, принцессы Анны Леопольдовны. Вот и вы едете сейчас к ним объявить волю регента. А ведь изменись положение близ престола, так и ваши заслуги будут востребованы.

— Тысяча чертей! — взорвался фельдмаршал. — Я должен исполнять распоряжения этого лошадника. Я, великий Миних! Ты прав, Манштейн! Пора его скидывать.

— Осторожнее, ваше сиятельство, не так громко. Это дело требует особой конфиденциальности. Ведь герцог уже не раз пытался строить козни против вас. Еще при покойной ныне Императрице. Попытайтесь выяснить настроения у родителей царственного ребенка. А исходя из этого, мы и будем думать, как осуществить то, о чем вы говорили.

— Да, да, да. Ты прав, Манштейн, — остекленевшим взглядом Миних уставился в окно кареты, рассматривая замерзшую Неву.

Анна Леопольдовна сама дожидалась фельдмаршала и с его появлением бросилась ему на грудь. Капризная, избалованная принцесса была настолько напугана своим шатким положением, что не знала, кому верить. Мужа своего она не любила. Принц Антон считался почти изгоем при дворе. Его никто всерьез не воспринимал, и лишь в полках, где был шефом, он чувствовал себя человеком. Теперь же указом регента он отстранялся и от этого.

Регент, зачастивший теперь к Елизавете Петровне, как-то вечером принародно объявил, что если и далее принцесса Анна со своим мужем будут высказывать свое недовольство нынешним положением и подстрекать офицеров гвардии, то он готов их немедля выслать на родину, в Германию, всем семейством, а на престол возвести герцога Гольштейнского, племянника Елизаветиного. О сем заявлении было донесено немедленно родителям Императора Иоанна, и они поняли, что положение становится все хуже и хуже. Спасение Анна Леопольдовна видела лишь в Минихе.

Но перевороты в России почему-то всегда случаются внезапно. Вроде, как и готовятся к ним, а нате вам, все как гром посреди ясного неба. Так и сейчас. Темперамент Миниха был неудержим. Все случилось внезапно.