Мартовское солнце припекало почерневшую поверхность льда. С гор бежали ручьи.

Закраины ширились, надувались, подтачивая лед. Надо было торопиться.

Все эти дни Кузьма недаром не спал, подгоняя кузнецов и упрашивая Пожарского поскорее перебраться с войском на ту сторону. Иначе поход придется отложить. Может быть, на месяц, а может быть, и дольше.

Где найти тогда столько судов, чтобы переправить тысячи ополченцев на тот берег, особенно в половодье? Да и запасы проешь раньше времени. Ратники сами стали беспокоиться. Минин в ответе перед ними.

Никто в войске, однако, не слышал жалоб Минина на усталость, на трудности, хотя была и усталость и на каждом шагу трудности.

Вот и второй пушечный выстрел! Оглушительный грохот прокатился по улицам и оврагам.

Минин прикрыл ладонью глаза от солнца, чтобы лучше видеть, как из верхней части города начнет спускаться ополчение в Нижний посад.

Сердце его забилось от радости: там, наверху, на дороге, сверкнули знамена; заблестело оружие, доспехи. Послышались удары боевых литавр.

Минин облегченно вздохнул. Словно гора с плеч. Пошли! В последние дни он сильно устал, готовя ратников к походу, а главное (и это больше всего утомило), он опасался, как бы не вышло какое-нибудь препятствие, как бы чего не придумали его недруги ради помехи земскому делу. Князь Звенигородский, хозяин уезда, воевода, который должен был бы помогать ополчению, во всеуслышание сказал ополченцам: «Пойдете, а оттуда уже не вернетесь, и торговлишки лишитесь, домы ваши захиреют, и дети по миру пойдут».

«Как ни хитри, а правды не перешагнешь», – думал Кузьма, любуясь шумной, празднично настроенной массой нижегородского войска.

«В Москву!» – это было так ново, смело, загадочно!

Спустились к Оке.

Выборный человек от всего государства Московского должен сам «иметь смотрение» за переправою народного войска. Он въехал на бугор над рекой. Мосеева послал на середину реки, чтобы там наблюдал за переправой, а Пахомова – на противоположный берег Оки.

Из-за прибрежных ларей и домишек выехал Пожарский.

Он сидел прямо, озабоченно поглядывая на реку. Рядом – молодой воин на горячем белом коне с развернутым знаменем вождя.

Позади воеводы три пары нарядно одетых всадников с распущенными знаменами поместной конницы и городового войска. Малиновые, зеленые, желтые полотнища, расшитые парчою и травами, то и дело закрывают собою рослых молодых воинов, с трудом сдерживающих своих скакунов. Бряцание сабель, доспехов, щитов напомнили Кузьме недавние годы его собственной боевой жизни.

Через плечо у каждого всадника – берендейка с пулями, рог с порохом, сумка для кудели, масла и других припасов. Вчера целый день Кузьма сам проверял содержимое ополченских сумок и в некоторых из них не нашел ночников для зажигания фитилей. Об этом в ополчении было много разговоров. Пожарский отдал строгий приказ: самим начальникам проверить в своих сотнях и десятках ополченские сумки.

Войско шло по-новому, рядами, а не толпой.

Пожарский построил его так, чтобы оно не бросалось в бой по татарскому обычаю, как это было заведено прежде, нестройною, густою ордою, надеясь на рукопашную победу. В случае неудачи такое войско обращалось вспять, налетая на пехоту и обозы, или совсем скрывалось с поля битвы.

Дмитрий Михайлович кое-что заимствовал и у шведов, и у поляков.

Биться по-старинному: и огненным, и лучным боем он строго-настрого запретил, приучив конницу и пехоту к правильному наступлению на врагов, чтобы одна помогала другой, а пушки помогали бы им обеим.

Минин по-хозяйски разглядывал одежду, обувь, вооружение проходивших мимо полков, мысленно ругая кожевников, не успевших выполнить всего заказа на бахилы.

Весело приветствовал он рукой Пуртаса, сидевшего на низенькой волосатой лошаденке впереди чебоксарских всадников. Пуртас был храбрый и умный воин. Без него не было в последние дни ни одного схода в Земской избе. Чуваши, одетые пестро, не все были вооружены огнестрельным оружием. Многие из них имели луки.

За чувашами прошел смешанный пехотный полк, составленный из марийцев, мордвы, удмуртов. После них, с трудом соблюдая тихую поступь, последовала низкорослая, подвижная татарская конница – движущийся лес копьев. Ее вел мурза Гиреев; потом казаки, сотня запорожцев, украинские беглецы, которыми предводительствовал Зиновий.

Он весело крикнул Минину: «Здорово, братику! Гляди, каких славных та лицарей до себе прийняли!» И он с гордостью кивнул на товарищей.

За конницей и пехотой потянулись телеги с легким нарядом и ядрами.

Среди смоленских пушкарей, под началом Гаврилки, находился и сын Кузьмы – Нефед. А в самом хвосте ополчения длинной вереницей растянулся обоз с продовольствием, с полотнищами шатров, с досками разборных мостов, с запасными одеждами и доспехами.

Минин, опустив поводья, тихо ехал позади обоза. Мысленно он подсчитывал, на какое время ему теперь хватит хлеба и мяса. Пришедшие вчера иногородние ратники все спутали.

– Родион, – сказал он подъехавшему к нему Мосееву. – В Балахне бей челом… Хлеба еще надо… Сколько продадут. Да в Васильеве рыбы не достанем ли… боюсь, не хватит нам и до Юрьевца…

Минин поставил дело так, чтобы у ополчения было «свое» продовольствие: не обирать силою встречные города и селения, как то водилось за царскими войсками.

Ополчение благополучно перешло Оку.

Минин последним сошел со льда.

Ополчение пошло к Ярославлю по правому, нагорному, берегу Волги.

Недолго стояла ясная погода. К вечеру небо нахмурилось. Повеяло холодом с северной стороны. Того и гляди – снег! Земля затвердела, умолкли ручьи. Вороньи стаи подняли шум над Волгой, вспугнутые передовыми отрядами всадников.

Нижний остался далеко позади. Вот когда защемило сердце! Не суждено ли сложить голову под стенами Белокаменной?!

Пестрою шумною толпой растянулось ополчение на далекое пространство вдоль Волги. Леса сменялись оврагами, овраги равнинами, равнины холмами. Порою Волга скрывалась из глаз, но вдруг дорога сворачивала опять вправо, и войско снова выходило на высокое побережье Волги.

Иногда Пожарский, чтобы пересечь извилины дорог, сократив путь, приказывал разгораживать плетни и прокладывать дорогу через огороды, мелкие кустарники и речушки. Конные помогали пешим собирать раскидные мосты. Работа шла дружно, бойко.

Минин подъехал к Пожарскому.

– Гляди, князь, – кивнул он в сторону ратников, – как работают, по-хозяйски, прямо, согласно. А что они получат за то – неведомо! Да и не думают они теперь о себе.

– Дивное дело! Не видал я в прежних войнах подобного.