рис. 5, а на рис. 6 нити, которыми соединены страны «плана Маршалла», оказываются нитями паутины. Подобные «обзоры событий недели» соединяют в себе факты и метафоры, смешное и устрашающее, — иными словами, это карикатуры.

Карикатуры не нуждаются в словах, или же обходятся самым минимумом. Эта экономия средств делает карикатуру незаменимым инструментом пропаганды, ибо этот жанр исключает анализ как процесс. Восприятие передаваемой информации должно быть непосредственным, и реакция на визуальные стимулы должна замещать собой любое вмешательство языковых элементов. Карикатура, как утверждает Борис Ефимов, «конкретизирует события и ситуации, переводит факты с языка логических понятий на язык зрительных образов», являясь таким образом «изобразительной формой <…> понятнее и доходчивее любого литературного изложения»[451]. Даже западный наблюдатель (очевидно, симпатизирующий советскому проекту) соглашался, что советские карикатуристы достигали поставленных целей: «Их идеи доступны. Подавляющее большинство карикатуристов „Крокодила“ придерживаются простых композиционных принципов, смысл которых также прост»[452]. Простой смысл простых композиций гарантирует скорость восприятия, сводя к минимуму вероятность возникновения альтернативных интерпретаций. Как было сказано в одном из источников, процитированных историком Александром Голубевым,

с точки зрения простоты восприятия и экономии времени рисунок по своим внутренним композиционным качествам охватывается сразу в одну какую-нибудь долю времени, а его детальное рассмотрение может быть, может и не быть — смысл его выясняется быстрей, чем смысл статьи, фельетона, заметки[453].

Эта гарантированная скорость восприятия характерна и для других родственных жанров визуальной пропаганды:

В листовках ли, плакатах, лубочных картинках, на печатном поле газетных полос <…> масса знакомится с политическим моментом еще до прочтения передовицы, до отдельных статей на определенную тему[454].

Таким образом, даже допуская, что некоторые читатели практиковали «наивное» прочтение газетных сообщений (понимая под таковым необходимость сначала ознакомиться с текстами, чтобы понять рисунки), настоящая политическая карикатура должна была позволить читателям понять хотя бы в общих чертах природу предмета осмеяния — причем быстро. На этом основании можно утверждать, что по-настоящему удачные политические карикатуры должны гарантировать, что и передача, и восприятие происходят неопосредованно. Как предполагалось, они представляли людей и события такими, какими они являлись на самом деле, не допуская вмешательства каких-либо дополнительных аналитических или дескриптивных элементов; непосредственной (и немедленной) была эта коммуникация и в смысле вызова моментальной реакции. Если эти изображения первичны по отношению к текстам, то никак не по статусу жанра, к которому они принадлежат, а просто потому, что они функционируют на внеязыковом уровне. Хорошо об этом написал британский карикатурист Дэвид Лоу:

Как эти советские карикатуристы справляются со своей работой? Хорошие ли они агитаторы? Вызывают ли они эмоции, подвигают ли на действия? Если допустить, что обман допустим в борьбе за «праведное» дело, и если они обманывают, то делают ли они это искусно? Ответ на все эти вопросы один: да. Их остроумие блистает даже в переводе, который не может отдать должное оригиналу[455].

Предполагается, что остроумие в карикатурах напрямую связано с эмоциями, которые должны вызываться у читателя. Поэтому кажется логичным вернуться к тому, с чего мы и начали — с обращения к Карлу Шмитту:

Коммуникация посредством визуальных образов [Bild-Kommunikation ] <…> превосходит словесную коммуникацию, ибо она апеллирует к эмоциям более непосредственно. Информация не передается последовательно, но представляется немедленно считываемой и, таким образом, доступной восприятию [wahrnehmbar ][456].

Это подводит нас к теме вербальной карикатуры, тем более важной, что сталинская культура была вербальной и литературоцентричной по преимуществу.

Сардонический реализм: Искусство вербальной карикатуры

Карикатура — не только жанр визуальной сатиры (как она чаще всего понимается). Ее следует рассматривать и как самостоятельный модус комического, лучше всего понятный на фоне сопредельных модусов, поскольку, подобно пародии или гротеску, она обычно апеллирует к некоей реальности — будь то карикатура на конкретного политика или на типизированный образ бюрократа[457].

Ниже мы попытаемся проследить, как в этих модусах комического происходила кристаллизация образа врага. Речь пойдет прежде всего о вербальной карикатуре. Ее характеристики и свойства хорошо видны при сравнении с пародией, основанием которой является стилизация, о чем писал Юрий Тынянов[458]. Мысль Тынянова сводится к тому, что пародия по преимуществу связана с приемом — она основана на его искажении, игре с ним («Пародия вся — в диалектической игре приемом», — утверждал он[459]). Карикатура же, как мы видели, куда более содержательна: она отсылает не столько к приему, сколько к типажу. Но связь между пародией и карикатурой лежит в их фундаментальной референтности: в отличие от гротеска, который в принципе не нуждается в отсылке, то есть порывает с «оригиналом», пародия и карикатура апеллируют к некоему контексту. Безреферентность — ключевое отличие гротеска от пародии и карикатуры. Его диалектика, как мы увидим, не в приеме и не в типаже, но в столкновении реального, правдоподобного, узнаваемого с фантастическим, карикатурным, гиперболичным, алогичным — воображаемым.

Хотя, в отличие от пародии, карикатура ориентирована не на прием, а на типаж, как модус комического она сама обладает рядом приемов, рассмотренных выше. Важно при этом указать на принципиальное единство приемов визуальной и вербальной карикатуры, их структурную согласованность, поскольку на них, по сути, строилось единство культурного текста холодной войны — медиально неоднородного (визуального и вербального), но структурно когерентного: если практически все литературные тексты (басни, фельетоны, памфлеты) сопровождались карикатурами, то карикатуры — стихами. Так что часто нельзя понять, иллюстрирует ли стихотворение карикатуру или наоборот.

Литературный текст-карикатура оперирует теми же приемами, что и визуальная карикатура. Прежде всего, вербальная карикатура использует предоставляемые языком неограниченные выразительные возможности для создания звукового и визуального образов. Так, в стихотворении Дыховичного и Слободского «Идут» остро сатирически рисуется образ «фашистской Америки». Стихотворение начинается с картины марша нацистских «молодчиков» и сопровождается сарказмом в адрес этого неофашистского парада, поддерживаемого как мелкими торговцами, так и клерикалами:

…И в Оклахоме, и в Алабаме

Тускло блестят козырьки надо лбами.

Как на пикник, на веселое дельце

Маклеры вышли и домовладельцы,

Банков клиенты, церквей прихожане,

Благопристойнейшие горожане.

С ними шагает воскресная школа,

Рядом пылят продавцы «Кока-кола».

Сбив набекрень легиона фуражки,

Крепко заправив и глотки, и фляжки,

Парни шагают. Ножи под жилетом,

Кольца на пальцах прикрыты кастетом…

Но вот картина шествия перетекает в картину погрома: «Парни, смелее!.. — И с воем звериным / Лысые „парни“ сжимают дубины. / Парни шагают, и в свисте и гаме /