– Хорошо. – Я сорвал с плеча смятый контейнер с Л-13, выдернув уходившую под кожу иголку. Из места прокола выступила капелька крови, но и только. – Тогда иди за Напалмом. Сам пока тут порядок наведу.

– Одна?! – всполошилась Марина. – Я не могу! А вдруг кто-то их страховал?!

– Логично. – Я подошел к шкафу, открыл дверцу и достал сложенную в стопку одежду. – Закройся и никому не открывай.

– Евгений, ты в норме? – отвернулась девушка, давая мне возможность спокойно переодеться. – А то какой-то сам не свой.

– Так и есть, – застегивая джинсы, признал я. – Сейчас столько Л-13 в крови, что хорошо, если к утру самим собой стать получится.

– Понятно. И левый глаз совсем посинел.

– Ерунда. – Натянув ботинки, я отодвинул засов и вышел в коридор. – Не открывай никому!

– Хорошо.

В голове плескались навеянные наркотиком теплые волны южных морей, припекало солнце, шумел ветер. Едва не теряя ускользавшую куда-то в неведомые дали реальность, я прошел через темный коридор и толкнул дверь. С задумчивым видом стоявший у бильярдного стола Кирилл Ефимович приподнял в наигранном удивлении брови и расплылся в улыбке:

– Вот это женщина! Двух мужиков утомила! Вас сменить?

Ничего не ответив, я прошел мимо толстяка и зашагал к лестнице. Помещения бывшей школы терялись во мраке, и лишь изредка одурманенное наркотиком сознание выхватывало из темноты знакомые детали. Не без труда отыскав наш номер, я какое-то время простоял, прислонившись к стене, потом встрепенулся и заколотил в дверь:

– Напалм!

– Чего еще? – выглянул на стук заспанный парень.

– Пошли! – потянул я его за собой.

– Куда?! – раздраженно высвободил руку пиромант. – Ты нажрался, что ли?

– Нет! – прошипел я, как-то незаметно придя в себя. – Быстро пошли! У нас проблемы!

– Серьезно?

– Живо!

Напалм зашнуровал ботинки, выскочил в коридор и начал запирать дверь.

– Что случилось?! – И вот теперь в его голосе зазвучала неподдельная тревога. – С Мариной все в порядке?

– С ней – да.

Я зашагал по коридору и, спускаясь на первый этаж, вновь почувствовал, как накатывает наркотическое забытье.

Эскалатор. Откуда здесь эскалатор?

И почему вместо стен вода? И рыбы, странные светящиеся рыбы прямо над нами…

– Евгений! – дернул меня Напалм. – Ты как?

– Идем! – встрепенувшись, поспешил я дальше.

Мы прошмыгнули мимо дремавшей за своим столом тетеньки-администратора, свернули к столовой и ввалились в комнату отдыха. На этот раз Кирилл Ефимович пребывал там не в одиночестве, а в компании с развалившимся в кресле Крестовским.

Повернувшийся к нам толстяк немедленно отложил кий на бильярдный стол и заулыбался:

– О, вдвоем за дело взяться решили? Вот это по-нашему! Только, по логике, там третий нужен. Для полного комплекта.

Я хотел просто пройти мимо, но Напалм с нехорошей ухмылкой остановился и начал считать, по очереди тыкая в нас своим костлявым указательным пальцем:

– Раз, два, три. – Закончив на себе, он сделал вид, будто раздумывает над предложением толстяка, а потом начал обратный отсчет: – Три, два, раз. – И теперь последним оказался уже торговец. – Нет, три-два-раз нам не нужен.

– Чего?! – вмиг взъярился Кирилл Ефимович и рванул к пироманту.

– Потом. – Упершись в грудь толстяка открытой ладонью, я заставил его остановиться и раздраженно поморщился: – Брейк.

– Потом. – Раздув щеки, Кирилл Ефимович смерил Напалма гневным взглядом и вновь вернулся к бильярдному столу. – Потом.

– Он мне Бывалого-Моргунова чем-то напоминает, – сообщил Напалм, когда мы подошли к нашей сауне.

Я пропустил его слова мимо ушей и постучал в дверь:

– Марина, это мы!

Будто караулившая нас девушка немедленно открыла, и я впихнул остолбеневшего пироманта внутрь.

– Вот ни хрена себе! – только и выдохнул тот.

– Вот тебе и ни хрена! – накинулась на него успевшая отмыть пол Марина. – Ты почему ушел вообще?!

– Мешать не хотел. – Напалм осторожно прошел к столу.

– Идиот!

– Все, успокоились быстро! – скомандовал я и, расстегнув мастерку, кинул ее в шкаф. – Помолчите, мне подумать надо.

– Да чего тут думать-то?! – горестно протянул пиромант, и без того острое лицо которого от увиденного вытянулось еще больше. – Встряли!

– Заткнись! – прямым текстом потребовал я и присел рядом с трупом боксера, который свалил меня на пол ударом в подбородок. Помимо пулевого отверстия во лбу, чуть ниже колена его правая штанина оказалась разрезана и перепачкана в подсохшей крови.

Не иначе осколком зеркала ему сухожилие перехватил. Очень на то похоже.

Наскоро обшарив карманы мертвеца и найдя там лишь пачку сигарет, коробок с тремя спичками и оставшуюся от жареных семечек шелуху, я решил проверить руку. А точнее, мельком замеченную татуировку.

Наколка и в самом деле мне не привиделась. На фалангах пальцев обнаружились четыре выцветшие синие буквы.

«ВОВА». Очень информативно!

Я уже хотел отойти к следующему мертвецу, когда скорее угадал ясновидением, нежели увидел тщательно сведенную татуировку. Кое-как повернув к свету не успевшее остыть и толком задеревенеть запястье, я пригляделся и с трудом разобрал почти неразличимое изображение цифры семь.

Семера?!

Но тогда почему татуировка сведена? Разошлись пути-дорожки? Непонятно.

– А может… – заикнулся было пиромант, но я вновь отмахнулся от него, не дав договорить.

– Не сейчас!

Мне и в самом деле было не до него. Дурман наркотика на время отступил, и в голове завертелась добрая дюжина предположений, увязывавших в единое целое неудачное нападение, сведенную татуировку и странное спокойствие Марины, которая смоченным полотенцем деловито вытирала со стен и кожаного дивана брызги крови. Ей бы истерику устроить, но нет – трудотерапией занимается.

Черт, никак не могу сосредоточиться!

Черт, черт, черт!

Решив отложить все догадки на потом, я перешел к следующему жмуру, валявшемуся у стола с засевшим в горле ножом, но его осмотр ситуацию нисколько не прояснил. Мертвый, разумеется; без документов, но с кучей сведенных наколок, большую часть которых и разобрать-то уже невозможно. В карманах голяк. Запасная обойма, и все.

С трудом поборов нервную дрожь, я заставил себя опуститься на колени рядом с последним мертвецом, на лице, шее и правом запястье которого белели глубокие порезы, а одежда оказалась покрыта коркой запекшейся крови. Этому досталось больше всех, и умирал он, должно быть, особенно паскудно.