Часть эскизов будущей коллекции и была представлена в Амстердаме, на презентации Дома моделей «Европейские традиции». Публика оценила ее замысел. Но это ведь не та аудитория, к мнению которой нужно прислушиваться! Да, неплохо, что есть поддержка со стороны художников-модельеров других стран, но носить эти изделия не им! А как примут Катины задумки русские женщины? На этот вопрос можно ответить не тогда, когда есть в голове идея или на столе — эскизы, а только тогда, когда эти шубки можно потрогать руками.

Еще в университете Катя с удовольствием изучала историю моды. Ей нравилось листать старые журналы с выцветшими фотографиями и рисунками одежды, безвозвратно ушедшей в прошлое. Впрочем, и не совсем ушедшей: многие элементы декора со временем возвращаются, например, банты, оборки, стразы… Да и способы кроя периодически повторяются: заниженная или завышенная талия, классический рукав или рукав-реглан, зауженные или расклешенные юбки и брюки… А длина? Она тоже прыгает туда-сюда — то открывает женские коленки, то снова прячет их от людских глаз.

Очень помог отец. Изучая Петровскую эпоху, он наткнулся на несметные залежи подробного описания одежды конца семнадцатого века! Ни в одном учебнике нет такого! И были там не только описания, но и портреты, рисунки. Почему именно эта эпоха ее заинтересовала? Да потому, что до этого времени мода не менялась на протяжении нескольких столетий. Она не впитывала в себя иностранные веяния — они были под строгим запретом, не пыталась экспериментировать с длиной платья — это противоречило устоям домостроя. А когда мода становится демократичной? Когда выходит за пределы узких традиционных рамок, в которых долгие годы, и даже — века, варилась в собственном соку. И вот она выпрыгнула из этих рамок, как девочка, выросшая из сарафанчика. И мал уже он стал ей, и надоел изрядно, а мама грозит пальчиком: не снимай, иначе не получишь леденец.

До Петра Великого никто и не помышлял расставаться со старомодной длиннополой одеждой. Хотя некоторые и с интересом поглядывали на приезжих иностранцев — у тех костюм сидел ладно, по фигуре, не волочился по земле, позволял двигаться энергично, что особенно требовалось в разъездах по делам служебным или еще более — в дальней дороге. И только царь Всея Руси издал совершенно необычные для современного человека указы о запрете носить не только дворянам, но и всем горожанам, старое русское платье. А поменять его следовало на венгерское или немецкое. Причем, немецкое предписано было надевать по будням, а вот по праздникам — только французское. Если же кто не знал, как выглядит оно — мог просто посмотреть в окно: на улицах были выставлены образцы для обозрения. Ну, а если кто ослушался царя и занимался пошивом и продажей старомодного русского платья, тому грозил штраф, а то и ссылка на каторгу с конфискацией имущества.

Ах, какие ткани тогда привозили купцы! И сукно из Англии, и бархат, парчу, тафту, объярь из Византии, Италии, Турции, Ирана, Китая… Даже зажиточные крестьяне могли себе позволить пошить праздничное платье из этих заморских тканей. Летом женщины щеголяли в платьях из персидского или китайского шелка и в туфельках на высоких каблуках, потому было в их облике нечто восточное. А вот зимой… Эта тема Катю так заворожила, что она решила создать коллекцию именно зимней одежды: укороченных шуб и дубленок вместе с головными уборами.

Начало показа Катя ждала с замиранием сердца, поэтому и попросила Буди поехать с ней как можно раньше. Он не хотел мешать ей, поэтому тихонько присел на стул поближе к подиуму и наблюдал со стороны, как бегают туда-сюда длинноногие манекенщицы, как усатый дядька с блестящей лысиной постоянно жестикулирует кому-то. Может, он и есть главный — режиссер-постановщик или что-то в этом роде? А вот и Катя вышла из кулуаров. Она тоже возбуждена и спорит с какой-то крупногабаритной теткой, в руках которой — шуба с лисьим воротником, напоминающим ворох ярких осенних листьев. Тетка попалась очень настойчивая, она машет этим воротником, словно недовольная кошка (или — лиса?) — хвостом.

Наконец, суета стихла. Нежные звуки старинной скрипки разрезали упавшую на зал тишину, а цветные лучи прожекторов — пространство подиума, на которое начали выходить русские красавицы. Потолок над подиумом вспыхнул бегающими огнями, но и они потихоньку успокоились, открывая перед изумленными зрителями сказочное царство льда и снега. Казалось, ледяные сосульки, свисающие с потолка, наполнены северным сиянием, они переливались под огнями прожекторов, высвечивая каждую грань разным оттенком. А крупные искрящиеся снежинки, затянувшие оставшееся от сосулек пространство, как будто бы только и ждали первого порыва ветра.

Тему снега Катя придумала сама. А помогли ее реализовать руководитель проекта Иван Решетов, лысый дядька, которого разглядывал Буди, и светотехник Артем. Не так просто было на обычном потолке соорудить декорации на сюжет зимней сказки, а главное — добиться их сияния.

На одной из манекенщиц красовалась та самая дубленка с лисьим «хвостом» — богатым рыжим воротником, и он гармонировал с ее такими же рыжими глазами. Дубленка затягивала стройную фигуру в хрупкую скульптурку, которая плавно двигалась в такт музыке. Вот она взмахнула руками, демонстрируя широкие манжеты, отороченные мехом, и сцепила ладони. Издалека манжеты стали очень напоминать муфточку. А девушка стала походить на барышню из пансиона. Как будто выбежала она на покрытый ледяной коркой снега тротуар и осторожно делает шаги, чтобы не поскользнуться. На ножках — красные сапожки на шнуровке, а руки — в маленькой муфточке, чтобы не замерзли пальчики.

На голове манекенщицы — высокая шапка из такого же яркого меха, украшенная стразами. Неужели жемчужины? Буди уже знал о том, что в своей коллекции Катя будет использовать старые мотивы русской и европейской моды, начиная с конца семнадцатого века. А ведь тогда щедро украшали зимнюю одежду даже драгоценными камнями.

Шапка с переливающимися под лучами прожекторов жемчужинами придавала наряду не просто изысканность, но даже — царское величие. Это был другой полюс, и он находился на расстоянии в несколько тысяч световых лет от полюса первого, на котором остались замученные повседневной серостью женщины в однотипных пуховиках и в безликих шубах, в вязаных бесформенных шапках или в шапках-ушанках китайского пошива. Манекенщица очень походила на русскую боярыню, которую Буди видел однажды в каком-то старинном фильме. Правда, была она совсем не старомодной, а — современной.

Он так увлекся представлением, что не заметил, как подошла Катя и села на стул, что стоял рядом.

— И как тебе, Буди? Понравилось? — спросила она совсем тихо.

Но он все равно вздрогнул:

— Катя! Ты — кудесница!

Слово «кудесница» она придумала сама, потому что он сказал совсем другое, не такое теплое и мягкое, как ей хотелось. Понимая, что в его лексиконе нет слова «кудесница», она сама добавила его.

Прозвучал этот диалог так:

— Катя! Ты хорошо сделала свою работу!

— Нет, Буди, это надо говорить по-другому: Катя! Ты — кудесница!

— Хорошо! Я это слово запомню… И каждый раз, удивляясь и восхищаясь тобою, я буду говорить его…