— Что, Настя пришла? — выпалил он, подтягивая на ходу штаны.

Я посторонился и указал на крыльцо. Там стоял козленок.

— Какой храбрый, — восхитился Никита. — В темноте пришёл. Вот как соскучился… Я его сахаром покормлю.

Прекрасно знавший планировку дома козленок уцокал в кухню, я вздохнул. Посмотрел в темнеющую за порогом ночь. На втором этаже дома напротив горел свет. Определённо. Днем никого не было, а сейчас приехали. Я испугался, что утром их снова не застану, и решительно пошёл штурмовать соседей. Свет горит, значит, не спят. Мало того, в приоткрытое на первом этаже окно слышен бубнеж телевизора. Я позвонил. Звонок явно был отключён — в то же окно я трели не услышал. Постучал. Понял, что так мне придётся уходить снова. А уходить ни с чем ужасно не хотелось. Я пошёл вдоль дома — планировка почти как у меня, значит, есть задняя терраса и вторая дверь. Моя вот часто летом открытой оставалась.

Шёл и Настей себя чувствовал — у неё, поди, такой же прилив адреналина, когда она ко мне пробирается. Возможно, чувствует себя так же глупо. Надеюсь, полицию не вызовут — все же знают, что я сосед. Милый сосед, вовремя стригущий свой газон.

Дверь была открыта, я вошёл внутрь, дурея от собственной безрассудной глупости.

— Эй! — позвал я. — Есть тут кто?

Никто не отзывался. Я уже знал, спасибо Насте, что её подруга тут няней работает. Напрягшись, воскресил в памяти и хозяев дома. Молодой мужчина и его насиликоненная жена. Мы даже знакомились, вроде. На первом этаже никого. Я поднялся на второй с мыслями — любое дело, даже откровенную глупость, нужно доводить до конца. Из-под двери одной из комнат выбивалась полоска света, туда я и направился. Объясню Настиной подруге, она поймёт. Бабы любят мексиканские страсти. И открыл дверь.

Девушка была не одна… она сидела на постели в одном нижнем белье, что-то говорила мужчине, который лежал, закрыв глаза. Меня увидела и охнула. Мужик глаза открыл и сел. Я попятился — драк ещё не хватало. А потом узнал его. Это же и есть хозяин дома и отец маленького крикуна!

— Вы спите со своей няней! — выдал вместо приветствия мой подпоенный алкоголем и изнуренный переживаниями мозг прежде, чем я успел его остановить.

— Вы тоже! — оскорбилась девушка и натянула на себя одеяло.

— Не жили как люди, не стоит и пытаться, — сказала я себе и пошла строго вперёд.

Позади остались Егор в трусах, расстроенный Никитка и Жена. Именно так — с большой буквы. А может, даже вовсе — ЖЕНА. Странно, но мне даже плакать не хотелось. Я слишком охренела, чтобы взять и по-бабски зареветь. И ещё чувствовала — Егор бросится догонять. Судя по нему, он многое не сказал, но горит желанием рассказать. Так что плакать мне категорически некогда. Я вышла на дорогу и махнула рукой, не доходя до остановки, в надежде, что кто-то остановится. Три машины пролетели мимо, а четвёртая остановилась. Я с опаской заглянула внутрь — в жизни я разочаровалась не настолько, чтобы перестать хотеть жить. За рулём сидел самый настоящий священник. Уж если кому и доверить свое бренное тело, то только священнику. Я села. Чувствовала себя стесненно. В бога я вроде бы верила, и крещеной была, но религиозности во мне ни на грош. Фанатиков и вовсе побаивалась, насмотревшись с мамой псевдо-мистических сериалов, до которых она большая охотница. Но священнослужитель… даже не знаю, как обращаться, на меня не смотрел — только на дорогу.

Мне было до ужаса жаль Никитку. И даже Егора было жаль, чуточку. Он такой потерянный стоял, смотрел мне вслед. А себя почему-то вовсе не жаль. Может, позже накатит? Я поковырялась в себе, благо, больше заняться нечем — на въезде в город пробка, ехали мы в час по чайной ложке. И пришла к выводу, что сама во всем виновата. Во всех своих бедах. И поэтому жалеть себя — только время терять. Женатый Егор вовсе меня не совращал. Это я его совратила. А потом сама себе напридумывала. Вот сейчас реветь захотелось, только не от жалости к себе, а от своей глупости.

Я посмотрела на дорогу — пробка и не думала рассасываться. Причиной затора была страшная авария — мотоциклист влетел в автобус. До нее мы ещё не добрались, я боялась, что нечаянно увижу больше, чем хочу, и искренне надеялась, что парень выжил. Подумала вдруг — я тоже могу умереть в любой момент, пусть и не поклонница мотоциклов. Вот умру и потащу за собой все свои грехи. На этой мысли я покосилась на священника. Сидел, по рулю барабанил пальцами, по радио тихонько музыка играла — ну совсем как обычный человек. Я раздумывала ещё минуту другую, а потом решилась.

— Святой отец, — попросила я тихонько, — исповедайте меня. Пожалуйста.

Священник вздохнул, посмотрел на меня устало.

— Достаточно батюшки, дитя голливудских фильмов, — ответил он, наконец. — И я не могу тебя исповедать. Исповедь — это таинство. Ритуал, который сформирован веками. Я не могу так — просто права не имею.

Я всхлипнула. Вот упадет мне вечером на голову кирпич, так и умру насквозь грешной. А потом слезы все-таки подкатили, прорвались наружу водопадом. Плакала я некрасиво, громко шмыгая, никак не могла найти платочек, чтобы утереться. Батюшка протянул мне свой. Вскоре я уже ревела, уткнувшись в его сутану, и стараясь не размазать по ней свои сопли и слезы.

— П-простите, — просипела в платочек, не смея поднять глаз.

— Ну, будет воду разводить, — погладил он меня по плечу. — А то полицейский уже на нас косится подозрительно. Меня жена в городе ждёт, мне в обезьянник никак нельзя. Знаешь, что? Исповедать я тебя не могу, но вполне могу выслушать и благословить.

Я улыбнулась и воспряла духом.

— Первый раз я сознательно согрешила во втором классе, — начала я длинный перечень своих грехов, — сломала куклу девочки, которая мне не нравилась, а потом так и не призналась в этом. В восьмом классе попробовала водку. Потом меня тошнило долго, и лет пять я точно не пила, честно. В девятом курила. Немножко совсем — баловалась. Потом ещё в универе курила… Ещё прелюбодействовала! Занималась сексом с мужчинами и даже не выходила за них замуж!

Грехи я перечисляла долго и старательно. Потом, наконец, добралась до Егора, когда мы въехали в город, и пробка рассосалась. Я поражалась тому, насколько я грешная — насквозь просто! А про Егора вообще говорила, понизив голос — стыдно. И совратила его. И женатый он оказался… Я краснела пунцовой волной, но заставила себя рассказать до конца.

— Настя, — ласково обратился ко мне священник, когда я, наконец, закончила на парковке одного из сетевых супермаркетов. — Ты удивительна безгрешна. Я редко таких людей встречаю. И ты… искренняя. И ты искренне раскаиваешься. Ты чистая, что редкость в современном мире. Если ты исповедуешься в церкви, я уверен, любой батюшка с радостью отпустит все, что тебя мучает. Я же от себя благословляю тебя, и желаю, чтобы ты родила ребёнка, желательно, в браке, освященном церковью.

Я буквально вспыхнула от радости. И расцеловала священника в обе щеки, колкие от бороды.