– Ну, здравствуйте, господин Брага, – поприветствовал Захара глава концерна. – Не думал, что так скоро увижу вас вновь! Надеюсь, вы не возражаете против присутствия моего доверенного лица?

Это не был вопрос – так Кузьмин показывал, что Гойда в любом случае останется, но создавал видимость демократии.

– Что вы! – пожал плечами Захар. – Если уж вы не против присутствия посторонних, то как мы можем возражать?

– Вы на что-то намекаете?

– Вовсе нет. Я сообщил вам, о чем пойдет речь, и вы имеете право приглашать кого сочтете нужным.

– Рад, что мы друг друга понимаем, – сухо кивнул Кузьмин. – А это, видимо, Устинья Попкова?

– Вы отлично знаете, кто я такая, – вмешалась девушка. – То есть, как таковая, я вас никогда не интересовала – только в связи с тем, что случилось с вашим племянником. И вас совершенно не занимало то, что он пытался меня изнасиловать, как много раз до этого поступал с другими девушками – вы покрывали его и продолжали жить как ни в чем не бывало!

– Мне говорили, что вы храбрая, – усмехнулся Кузьмин. – Надеюсь, ваша храбрость чем-то обусловлена?

– Несомненно, – Захар отстранил Устинью и опустился на стул, не дожидаясь приглашения. Не мешкая, девушка последовала примеру старшего товарища. – Мы здесь для того, чтобы обсудить два вопроса. Первый касается ее, – он ткнул пальцем в Устинью. – Второй – другой пострадавшей, которая стараниями вашего племянника оказалась на больничной койке, возможно, до конца дней.

– Вы об Анжелике Вязьминой? – уточнил Кузьмин. – Вам должно быть известно, что именно я, и «Пугачефф» в моем лице, до сих пор поддерживаю несчастную девочку материально!

– О, это весьма благородно с вашей стороны! – хищно осклабился Захар.

– Что вы имеете в виду? – нахмурился глава концерна.

– У нас есть доказательства, что вы занимаетесь этим отнюдь не добровольно. Мать Анжелики угрожала вам сделать то, чего не успела ее дочь – пойти в полицию, если вы откажетесь платить за ее содержание и уход.

– Она обещала молчать!

– И продолжит это делать, если мы договоримся.

– Не понимаю, что изменилось, раз вы ведете себя подобным образом? Давайте раскроем карты: на самом деле я даю деньги чисто из милосердия, ведь мой племянник мертв, и у меня больше нет причин его покрывать!

– Кое-что действительно изменилось, – подтвердил Захар. – Появился некто, признавшийся в нападении на Анжелику Вязьмину по приказу Сугривина.

– Что?!

– Какая жалость, вы не в курсе?

– Что вы несете?! На бедняжку напал маньяк!

Устинья украдкой взглянула на Гойду – ни один мускул не дрогнул на его лице, хотя босс, похоже, начинал терять самообладание.

– Наш бандит не имеет отношения к серии нападений на девушек, к которой ошибочно причисляли и случай с Вязьминой. Он лишь выполнял «заказ» вашего племянника. Мы знаем, что вы предлагали Анжелике отступные. До сих пор этот трюк срабатывал: они все соглашались. Все, кроме нее. Поэтому Сугривину пришлось организовать это нападение, чтобы заткнуть ей рот.

– Вы ничего не докажете!

– Мы приведем в суд двух свидетелей, которые покажут, со слов Анжелики, что изнасилование и последующее предложение от вас действительно имели место. Также мы вскроем все предыдущие случаи: да, Сугривина к ответственности не привлечь ввиду его смерти, но мы сумеем доказать, что вы знали о его «проделках» и платили пострадавшим. И не сомневайтесь, мы сделаем все, чтобы придать процессу публичность – ваши партнеры, конкуренты и те, от кого зависит исход тендера на обслуживание предстоящего чемпионата мира, узнают правду! Представляете, какой черный пиар мы вам обеспечим? Да Доминик Стросс-Кан обзавидуется[3]! Разница лишь в том, что в его случае это было вранье, а в вашем – чистая правда!

Молчание, повисшее в кабинете, было таким густым, что, казалось, его можно пилить ножовкой.

– Так чего же вы хотите? – произнес наконец Кузьмин. Голос его на этот раз звучал устало, и в нем не осталось и следа от самоуверенности, присутствовавшей в начале разговора.

– Во-первых, вы выполните просьбу матери Анжелики и отправите девушку вместе с отцом на реабилитацию. Вы сделаете это столько раз, сколько потребуется для улучшения ее состояния.

– Считайте, договорились. Будет и во‑вторых?

– Ага. Вы восстановите Устинью на работе, выплатив положенное за вынужденный прогул, после чего она уволится по собственному желанию. Кроме того, вы заплатите ей за моральный ущерб.

– Вы можете обещать, что суда не будет?

– Да как же мы можем такое обещать? – развел руками Захар. – Это ведь у вас связи в СК и в других «высоких» кабинетах! Но я лично гарантирую, что огласка будет минимальной, и ваше имя не станут муссировать все, кому не лень. Кроме того, мы избавим вас от гражданского иска.

Снова наступила тишина, прерываемая лишь тихим жужжанием кондиционера.

– Что ж, ваша взяла, – прервал молчание Кузьмин. – Какова цена вопроса?

Захар вытащил из держателя бумаг один листок и, взяв карандаш, что-то написал, низко склонившись над столом. Как ни старалась, Устинья не смогла ничего прочесть. Сложив листок пополам, он протянул его Кузьмину. Тот быстро пробежал глазами написанное. Его брови на мгновение взлетели вверх, но он не высказал возражений.

– Я подумаю. Это все?

– Способ оплаты обсудите с моим боссом, ее телефон там, внизу.

Выйдя из кабинета на негнущихся ногах, Устинья повернулась к Захару.

– Что вы там написали? – спросила она, чувствуя, как пересохло в горле: что ни говори, а Кузьмин являлся представителем сильных мира сего, с которыми девушка раньше не сталкивалась. И вот теперь она, пусть и в компании Захара, противостояла такому человеку!

– Пока рано говорить, – отмахнулся он. – Обсудим, когда он согласится.

– А он согласится?

– А у него есть выход?

На улице Устинья наконец вздохнула полной грудью. Удивительно, ведь она долго проработала в концерне, но никогда не ощущала такого горячего желания вырваться на волю – неужели это присутствие Кузьмина так на нее действовало? Неожиданно Захар схватил ее за руку.

– Стой-ка! – прошипел он. – Гляди!

Устинья проследила за его рукой. На проходной действительно что-то происходило. Два охранника (второй, видимо, выбежал из будки на помощь тому, который впускал их с Захаром) пытались вытолкать взашей какого-то длинноволосого, неопрятно одетого дядьку. Тот, не желая сдаваться, повис на руках охранников, растопырив локти, что сильно затрудняло их продвижение к выходу со своей брыкающейся ношей. До Устиньи донеслись крики дядьки: