Но сейчас к двери палаты идет не блестящий адвокат с великолепной осанкой, а сгорбленный старик. Даже походка его стала какой-то шаркающей. И на затылке седины еще больше, чем на челке. И вот тут-то у меня внутри, наконец, щелкает. Жалость, щемящая и горькая, когтистой лапой царапает мое сердце, заставляя его дрогнуть. То, что не сделали деньги, сделала жалость. Недаром сказано: "А по-русски любить — это значит жалеть!"

— Постой, Гора! — негромко окликаю его.

— Да? — он оборачивается, и надежда мелькает в его глазах.

— Запри дверь.

Он непонимающе смотрит на меня, но не спорит и поворачивает защелку, запирая дверь палаты.

— Иди сюда, — похлопываю ладонью по кровати справа от себя.

Он бросается ко мне и садится на кровать. Тяну его за руку, заставляя лечь рядом.

— Ты уверена, Настюша?

— Да, только осторожно. Не задень левую половину моего несчастного тела.

— Я буду самым осторожным на свете, — его горячие губы впиваются в мой рот.

Он целует мое лицо, каждый его сантиметр. Медленно спускается вниз и целует шею. Я привычно морщусь. Хотя нет. Почему привычно? Раньше я скрывала, насколько мне это неприятно, а теперь не буду. Кладу руку на его затылок и слегка отталкиваю.

— Что-то не так? — обеспокоенно спрашивает он.

— Да, терпеть не могу, когда ты елозишь губами по моей шее.

— Но раньше тебе нравилось, — растерянно возражает он.

— Нет, Гора. Это нравилось тебе. И ты решил, что все, что любишь ты, автоматом должна любить и я. А меня это всегда раздражало.

— Мне предстоит многому научиться, — шепчет он, спускаясь к моей груди.

— Ты даже не представляешь, насколько многому! Теперь рулить буду я, а ты будешь подчиняться!

— Да, мой генерал!

— Лучше маршал!

— Как скажешь! Я готов каждый день и каждую минуту подчиняться и учиться, — он осторожно прижимает меня к себе, стараясь все время держаться справа.

Он дрожит от нетерпения. Его горячие руки гладят меня, и я блаженно закрываю глаза. Так много лет я ждала этого трепета от своего мужа! Этого особого ощущения, когда мужчине хочется обладать каждым сантиметром тела любимой женщины. Когда грубая от природы мужская натура велит ворваться, смять, захватить. Но мужчина из последних сил сдерживает эти животные порывы, обращаясь со своей любимой, как с хрупкой драгоценностью. И эта борьба, которая так хорошо знакома каждой женщине, невероятно нас заводит. И заставляет чувствовать особую женскую силу. Именно это любят и ищут женщины: усмирение зверя, который живет в каждом мужчине, и с которым может справиться только любовь. В этом и заключается разница между "заниматься сексом" и "заниматься любовью": в бережном отношении мужчины к той единственной, что его приручила.

Мой ледяной панцирь тает. Расстояние в тысячу километров, что выросло между нами, сокращается до требовательных губ и слегка дрожащих от нетерпения рук Гордея. Ощущение родного человека, в котором хочется раствориться, возвращается. Меня заливает горячая волна.

— Я люблю тебя, девочка моя, — шепчет Гордей. — Жить без тебя не могу! Я так испугался, что тебя больше нет! Что мне теперь до конца жизни брести в темноте по сожженным мостам! По бездорожью дурацких умных фраз! И все время чувствовать эту страшную пустоту! Спасибо, что ты вернулась ко мне, родная!

От этого "родная" слезы выступают на моих глазах. Столько в них нежности и оставленного позади горя! Столько мучений, похороненных там, внутри!

— Дурачок, что же ты столько лет молчал? Мой родной… сухарик!

Вцепляюсь в его плечи обеими руками. Левую руку и плечо охватывает огненная боль. Но она мне даже нравится. Пусть лучше физическая боль, чем душевная. А душевной боли больше не будет! Сильный большой мужчина заслоняет меня от моего же прошлого. Мой сильный и большой мужчина, который почему-то забыл, что значит рвать весь мир на части ради своей женщины. Но теперь вспомнил и вернулся! Я чувствую его всем телом, каждой клеткой, каждым сантиметром кожи. И эти ощущения абсолютно новые. Потому что я больше ничего не боюсь. Теперь все будет так, как хочу я. А мой зверь, которого я столько лет пыталась приручить, и который почти сбежал, вдруг сам покорно лег у ног.

Гордей, как будто слыша мои мысли, скользнул вниз и прижался губами к моему животу. Он задержался там, ожидая моей просьбы продолжать. Но ее не будет. Я теперь не приглашаю, не прошу, не умоляю и не выпрашиваю. Я приказываю. Мягко, но решительно, толкаю его голову вниз. Он с радостью подчиняется. Захватываю пальцы Гордея здоровой рукой и кладу на свою грудь. Накрываю его руку ладонью, и легкими поглаживаниями направляю страсть Гордея в нужное русло, задавая ритм.

И все мысли разом вылетают из моей головы. На нас с Гордеем надвигается мощный торнадо. Какие уж тут мысли? Тут бы зацепиться хоть за что-нибудь, чтобы не унесло!

Три месяца спустя. Анастасия

Вот и пришло то долгожданное счастье, за которое я так боролась. И тот покой, которого мне так не хватало. Гордей таким не был даже во время медового месяца: нежным, чутким, заботливым мужем и отцом. Он настоял на том, чтобы забрать Белку из Англии и перевести в частную московскую школу. Гордей очень сблизился с дочкой. Каждый вечер он подробно расспрашивает ее о том, что было в школе. Каждое утро они вдвоем делают зарядку в саду, а после этого бегают по поселку. Белка — засоня по натуре, встает очень рано, натягивает спортивный костюм и с нетерпением ждет Гордея. У них появились какие-то секреты. Они часто шепчутся, но, когда я прошу поделиться тайной, Белка важно отвечает, что это только для них двоих.

Меня даже пугает эта внезапная перемена. Я никак не могу привыкнуть к этому новому Гордею, потому что чем лучше он относится ко мне и к Белке, тем сильнее мое чувство вины.

— Люби мужа, как душу, но остерегайся, как лютого волка, — так говорила моя бабушка.

И я так и жила долгие годы. И это казалось нормальным. Потому что знала: нам с Белкой нужно выжить, и я обязана дать ей все то, чего не было у меня. Долгие годы меня разрывало от этой двойственности: с одной стороны — любовь к мужу, с другой — к дочери. И вечный страх, что Гордей не любит Белку, не верит, что она его ребенок и просто терпит, не желая расставаться со мной. Но любому терпению приходит конец. И эта моя раздвоенность и была причиной того кошмара, что мы пережили. И теперь мне нужно точно знать для себя: чья дочь Белка?

— Доверие, вот что главное, — всегда говорил Гордей.

Чтобы доверять ему, мне нужно научиться сначала доверять себе. Если бы я раньше точно знала, что Белка — дочь Гордея, ничего бы этого не случилось. Но я всегда боялась этого знания. А теперь устала бояться. Наверное, страх вышел из меня вместе с кровью там, в реанимации. Выписавшись из больницы, я обратилась в хорошую частную клинику. Там меня направили в лабораторию, где делают тесты ДНК. Я незаметно взяла несколько волосков из расчески Гордея. И вот сейчас я сижу в коридоре клиники и жду результатов. И сердце, как на американских горках, поминутно падает и снова взлетает.