— Партию здесь очень поддерживают, — сказала одна женщина гордо.

Мне выдают две дюжины карточек: на них написаны фамилии людей, которых уже агитировали, и сделана пометка «сомневающиеся». Моя работа состоит в том, чтобы снова с ними поговорить и убедить их проголосовать за КП. Когда я покидаю штаб-квартиру, идет дискуссия, как правильно одеваться на вербовку избирателей: большинство женщин, которые этим занимаются, одеты лучше, чем жительницы этого района.

— Я не думаю, что правильно одеваться не так, как всегда, — говорит одна женщина, — это своего рода обман.

— Да, но, если ты появишься у них на пороге разодетая в пух и прах, тебе не поверят.

Товарищ Билл — веселый, добродушно посмеивающийся, — в том же состоянии энергичного добродушия, что и Молли, когда она занята конкретной работой, говорит:

— Главное — добиться результатов.

Обе женщины упрекают его в нечестности.

— Мы должны всегда вести себя честно, потому что иначе люди не будут нам доверять.

Люди, карточки с фамилиями которых мне выдали, живут в разных рабочих кварталах района, на большом расстоянии друг от друга. Район безобразный, застроенный одинаковыми, маленькими бедными домиками. Основное предприятие, в полумиле отсюда, выпускает во все стороны густой дым. Темные тучи, тяжелые и низкие, и дым, плывущий по небу и сливающийся с ними.

У первого дома, который я посетила, была потрескавшаяся, покрытая выцветшей краской дверь. Миссис С.: в мешковатом шерстяном платье и фартуке, женщина, замученная жизнью. У нее два маленьких сына; оба хорошо одеты, ухожены. Я говорю, что я из КП; она кивает. Я спрашиваю:

— Я правильно понимаю, что вы еще не решили, будете ли вы за нас голосовать?

Она отвечает:

— Я против вас ничего не имею.

Она не враждебна, она вежлива. Она говорит:

— Дама, которая приходила на прошлой неделе, оставила книжечку.

(Имеется в виду памфлет.) На прощание она говорит:

— Но мы всегда голосуем за лейбористов, дорогая.

Я пишу на карточке «лейбористы», вычеркиваю «сомневающиеся» и иду дальше.

Следующие, киприоты. Этот дом даже еще беднее; молодой человек встревоженного вида, хорошенькая смуглая девушка, новорожденный младенец. Почти никакой мебели. В Англии они недавно. Выясняется, что они «сомневающиеся» потому, что не уверены, имеют ли они право участвовать в выборах. Я объясняю им, что у них такое право есть. Оба добродушные, но явно хотят, чтобы я поскорее ушла; ребенок кричит, в доме тревожная и напряженная обстановка. Молодой человек говорит, что он не имеет ничего против коммунистов, но ему не нравятся русские. Мне кажется, эти двое не станут утруждать себя походом на избирательный участок, но я оставляю на карточке помету «сомневающиеся» и иду дальше.

Аккуратный дом, перед ним толпа хулиганистых мальчишек. Когда я к ним приближаюсь, меня встречают восхищенными посвистываниями и возгласами. Мне приходится побеспокоить хозяйку, которая ждет ребенка и которая прилегла отдохнуть. Прежде чем меня впустить, она упрекает сына: тот обещал ей сходить в магазин вместо нее, а сам не пошел. Он отвечает, что сходит позже; симпатичный, крепкий, хорошо одетый парень примерно лет шестнадцати, — все дети в этом районе одеты хорошо, даже если их родители — совсем нет.

— Что вам нужно? — спрашивает меня хозяйка.

— Я из КП, — и объясняю ситуацию.

Она говорит:

— Да, вы уже к нам приходили.

Вежливая, но безразличная. После беседы, по ходу которой оказывается крайне затруднительным заставить эту женщину с чем-то согласиться или что-то оспорить, она говорит, что ее муж всегда голосует за лейбористов, а она всегда слушается своего мужа. Когда я от них ухожу, она кричит на сына, но он уплывает прочь с компанией друзей, ухмыляясь и ничего матери не отвечая. Она начинает вопить на всю улицу. Но вся эта сцена оставляет какое-то доброе впечатление: на самом деле мать и не ждет, что сын отправится по магазинам вместо нее, но кричит на него из принципа, а он, со своей стороны, готов к ее реакции и совершенно не против того, что она на него так кричит.

В следующем доме женщина сразу же и очень настойчиво предлагает мне чашку чая, говорит, что любит выборы, «люди заходят немножко поболтать». Короче говоря, ей одиноко. Она все говорит и говорит о своих личных проблемах, голос ее звучит на какой-то щемящей, беспокойной и безысходной ноте. (Из всех домов, которые я посетила, именно здесь я почувствовала настоящую беду, настоящее горе.) Женщина поведала, что у нее трое маленьких детей, что ей все надоело, что она хочет вернуться на работу, но ей не разрешает муж. Она все говорила, говорила, говорила, с какой-то одержимостью, я провела у нее три часа и все никак не могла уйти. Когда я наконец спросила хозяйку, будет ли она голосовать за КП, она сказала:

— Да, дорогая, если вы хотите, — и я уверена, что так она отвечает всем агитаторам.

Она добавила, что ее муж всегда голосовал за лейбористов. Я заменила «сомневающихся» на «лейбористов» и пошла дальше. Около десяти вечера я вернулась в штаб-квартиру, на всех карточках, кроме трех, было написано «лейбористы». Я протянула их товарищу Биллу и сказала:

— Кое — кто из наших вербовщиков — люди весьма оптимистичные.

Он бегло, без комментариев, просмотрел карточки, разложил их по ящичкам и громко, так, чтобы его услышали вновь прибывающие предвыборные агитаторы, заявил:

— Наш политический курс находит здесь реальную поддержку, мы еще добьемся того, что наш кандидат пройдет.

Всего я занималась предвыборной агитацией три дня, два следующих я ходила не к «сомневающимся», а в те дома, которые до меня еще никто не посещал. Нашла двух избирателей — сторонников КП, оба — члены партии, все остальные — лейбористы. Пять одиноких женщин, тихо, в одиночку, сходящих с ума, несмотря на наличие мужа и детей, или, скорее — именно из-за них. Качество, присущее им всем: сомнение в себе. Чувство вины — потому что они не чувствуют себя счастливыми. Фраза, которая звучала в речи каждой из них: «Со мной, должно быть, что-то не в порядке». Вернувшись в штаб-квартиру предвыборной кампании, я рассказала о них дежурившей в тот день женщине. Она сказала:

— Да, где бы я ни занималась сбором голосов перед выборами, всегда встречаю ненормальных. В нашей стране полно женщин, которые тихо и сами по себе сходят с ума.

Она помолчала, а потом добавила, несколько агрессивно, а ведь агрессия — это оборотная сторона самосомнения, того чувства вины, что чувствовалось в женщинах, с которыми я говорила:

— Что ж, и я такой была, пока я не вступила в партию и не обрела в жизни цель.

Я думала об этом — а ведь на самом деле эти женщины интересуют меня намного больше, чем избирательная кампания. День выборов: прошли лейбористы, с меньшим, чем раньше, перевесом. Кандидат от коммунистов теряет свой вклад. Шутка. (В штаб-квартире кампании творец шуток — товарищ Билл.)