— Не выкидывай остатки геркулесовой каши! — отчитывала она Наталью. — Мы сейчас натрем в нее яблочко, добавим яйцо, муки и нажарим румяненьких оладушек!

Взъерошенные яблоком оладьи получались дивным лакомством…

Полноправной хозяйкой в доме была Наталья Петровна. Она умела и любила жить. За что бы ни бралась эта удивительная женщина, все у нее получалось, все в доме делалось ее руками — она вязала внукам одежку, мастерила абажуры, шила постельное белье, украшая полотно семейными монограммами. Когда Тата пересаживала цветы, она ласково разговаривала с ними, гладила листики руками, цветочек трепетал ей в ответ и тут же приживался в новом горшке. Наташа обожала смотреть, как ее свекровь печет, — ее большие красивые руки так ловко расправлялись с тягучестью теста. Пироги получались пышные, нежные, в них было много начинки. Таких пирогов Наташа никогда ни у кого не ела. (Ну, разве что у себя!) Взрослые люди любят, когда их окружают молодые. Наталья Петровна радовалась, когда Наташа была рядом с ней. Обычно не очень-то нравится получать наставления, но свекровь умела учить незаметно. Робкая Наташа невольно заражалась ее жизнерадостной силой…»

24 сентября 1966 года Вертинская родила на свет мальчика, которого назвали Степаном. Однако вскоре радость от этого события была омрачена появлением некоего ненормального молодого человека, который сильно осложнил жизнь молодых. Этот парень — назовем его Д. — был однокурсником Михалкова и Вертинской по «Щуке», являлся старостой курса и был на хорошем счету у преподавателей. Но был у него один бзик — он обожал пьесу Шекспира «Гамлет». И на этой почве буквально помешался.

Вспоминает Е. Стеблов: «К сожалению, так часто случается в творческих вузах — иногда принимают безумие за талант. После роли Офелии в фильме Григория Козинцева Д. стал преследовать Настю Вертинскую, угрожать и ей, и Никите. Говорил, что убьет ее, себя и его. И если бы не Настина мама, которой удалось изолировать Д. в психлечебницу, еще неизвестно, чем бы все кончилось…»

В октябре Степе исполнился месяц, как вдруг он стал сильно кричать, сучить ножками. Вертинская стала осматривать сына и обнаружила у него в паху красную шишечку. Все, естественно, забеспокоились. Было решено немедленно везти ребенка к знакомому детскому доктору-профессору. Тот, осмотрев мальчика, успокоил молодую маму: мол, ничего страшного — это паховая грыжа. «Что же делать?» — спросила молодая мама. «Я бы мог его прооперировать, но он у вас такой маленький, — сказал доктор. — Лучше отнесите его к знахарке». Вертинская удивилась этому совету, в отличие от Натальи Петровны. Та подняла на ноги всех своих знакомых, и те быстро нашли нужную бабку. Через пару-тройку сеансов грыжа у ребенка исчезла.

Стоит отметить, что общение невесток друг с другом было не совсем безоблачным. Через какое-то время они стали ссориться, что немедленно сказалось на дачном микроклимате. В эти споры стали втягиваться и мужья молодых мамаш, что только усугубляло ситуацию. Конец этому положила Наталья Петровна, которая заявила женщинам: «Если вы мне поссорите моих сыновей, я вас прокляну».

6 марта 1967 года Михалков и Вертинская официально скрепили свои отношения, что было естественно — у молодых уже рос полугодовалый ребенок. Свадьбу сыграли в ресторане гостиницы «Националь». Гостей туда пришло около ста человек. Жить молодые стали пусть в однокомнатной, но зато отдельной квартире, которую им освободили Андрей Кончаловский и Наталья Аринбасарова. Квартира располагалась в кооперативном доме у метро «Аэропорт».

Очень скоро выяснилось, что несмотря на то что Михалков и Вертинская принадлежали к одной профессии, у них было очень мало общих точек соприкосновения. Причем в большей мере это относилось к ней, чем к нему. После рождения ребенка Вертинская временно прекратила сниматься (ее последней ролью перед родами была Лиза Болконская в «Войне и мире») и целиком посвятила себя сыну. И практически не интересовалась делами мужа. И вот это Михалкова сильно заедало. По его словам:

«Никогда Настя ни разу в жизни не дала мне понять или почувствовать, что она мною восхищена или что ей нравится то, что я делаю. Конечно, у нас не совпадали два эгоизма, с одной стороны. Она была сдержанна, иронична по отношению ко мне. Она была всеизвестна, когда мы появлялись, естественно, все шли к ней. Это не вызывало у меня чувства обиды, но определенный мужской комплекс возникал. Потому, наверное, я часто из-за нее дрался. Но один момент был очень важный. Я уже учился во ВГИКе и хотел снимать картину о вологодских кружевницах. Уехал в Вологду и провел там невероятное, замечательное время! В пустой деревне, среди старух. Был март (1968 года. — Ф.Р.). И я приехал оттуда, абсолютно переполненный ощущениями. Вошел в квартиру, Настя спала, я разбудил ее и стал рассказывать… И вдруг, повернувшись, я натолкнулся на такой вежливый-вежливый взгляд, с улыбкой. То есть она слушала, но только в силу своего воспитания. А так — это была абсолютно чужая женщина. В общем, я так и не научился быть тем, кем она хотела меня видеть. Сначала пытался, потом бросил…»

Короче, брак Михалкова в те дни трещал по швам. И хотя супруги какое-то время продолжали жить вместе, однако для себя они уже решили — все кончено. Потом это ощущение передалось и их близким. И если отец Михалкова не сильно переживал по поводу личной жизни сыновей, то мама, наоборот, страдала. Она успела сильно привязаться к своим невесткам: и к Насте, и к Наташе.

Свидетелем разлада в семейной жизни Михалкова стал все тот же Евгений Стеблов. По его словам, выглядело это следующим образом:

«Никита позвонил ночью:

— Ты можешь приехать?

— Что случилось?

— Можешь приехать?

— Сейчас приеду.

Я взял такси:

— Улица Воровского.

Он ждал меня в сквере возле Театра киноактера. Растерянно, вопросительно выговорил:

— Она сказала, что не любит меня.

Я еще не любил тогда. Только влюблялся. Не мог разделить, ответить на эту боль. Но я не забуду. Я видел ее в его глазах. Так они разошлись…»

Михалков собрал свои нехитрые пожитки и съехал из квартиры у метро «Аэропорт». Причем жить отправился не на родительскую квартиру на Воровского или дачу на Николиной Горе, а в коммуналку к своему другу Сергею Никоненко. Тот в те годы холостяковал и всегда был рад приютить у себя всех своих многочисленных друзей (например, знаменитый футболист Эдуард Стрельцов одно время тоже пользовался гостеприимством Никоненко).

В 1969 году Михалков уже жил в отдельной однокомнатной квартире — в актерском кооперативе на улице Чехова. Причем его бывшая жена Анастасия Вертинская и трехлетний сын Степан жили в этом же доме, но в двухкомнатной квартире на другом этаже. Это была отнюдь не случайность: супруги расстались без скандала и даже после развода продолжали поддерживать дружеские отношения. И Степа тоже был доволен, поскольку имел возможность регулярно видеться с отцом.

А. Вертинская рассказывает: «Теперь уже, когда смотришь на наш брак с Никитой Михалковым сквозь призму времени, понимаешь, что мы не смогли вместе жить не по каким-то житейским или бытовым причинам. Это был период дикой жажды самоутверждения. Я исступленно, почти маниакально хотела стать актрисой. Ради этого, мне казалось, я должна пожертвовать всем. А Никита, конечно же, шел своим путем. Ему нужна была женщина, которая жила бы его жизнью, его интересами. Он мне всегда говорил, что назначение женщины — сидеть на даче и рожать детей. И он, конечно, прав…