Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ну да, Каунас кричал про гон. Я читал об этом в библиотеке, у одного из ветеранов-рейтхантов, кажется Дюк Нюкс «70 этажей ада». Иногда твари одного вида объединяются в очень большую свору, которая несколько суток держится вместе, буквально вычищая весь этаж от всех иных форм жизни. Буквально, сметая всё на своём пути. По какой причине это происходит — непонятно. Разные люди в разное время выдвинули свои теории, от борьбы за территорию, до периода спаривания, но вывод ветерана Дюка был прост: «Увидел гон, беги с этажа и не потеряй груз!». Именно эта мысль и крутилась сейчас в голове, звуча на разные лады. Ну да и про груз это уже мои мысли к мысли ветерана-рейтханта примешались.
— Отходи, прикроем! — орёт Стоун, когда мы вырвались в расчищенную сотню метров перед гермодверью. — Каунас, стреляй!
Мельком я замечаю, как Стоун опускается на колено, видимо для лучшего прицеливания и начинает стрельбу. «Бшшпп, бшп, бшп» — рассерженно шипит PCP. На максимальном ускорении чешу дальше, превозмогая тяжелеющую с каждым десятком метров раму за спиной. Вот наконец в луче фонаря появляется стена и в ней долгожданная гермодверь. Пру как паровоз, жуткая какофония звуков позади кажется догоняет.
Влетаю в приоткрытую дверь и тут же скидываю грузовую раму на пол. Одним движением расстёгиваю кобуры обоих коротышей и выскакиваю на встречу бегущим меня людям.
— Прикрою, отходите!
Меня слепят фонари группы, но тут шлем предлагает регуляцию света. Соглашаюсь. Забрало немного приглушает входящий свет. Становится видно чуть лучше. Ага. Четыре фигуры, одна чуть в стороне — вероятно Стоун. Двое тащат одного, что-то с ногой. Кто есть кто, времени понимать нет, да это и неважно. Кидаюсь вперёд, чтобы прикрыть — стрелять со своей позиции я попросту не могу. Гарантированно попаду в людей, а вот, что попаду в больдов — не факт.
Моментом проскакиваю около тридцати метров и едва оказавшись за спинами людей, ору в шлем: «Все фонари на максимум!» Становится ярко. Я вижу накатывающую на меня волну больдов, здесь их несколько десятков, до меня им тоже метров 30, не больше. БАХ! БАХ! БАХ! БАХ! Четыре ствола поочерёдно вносят сумятицу в первые ряды. Перезарядка! БАХ! БАХ! БАХ! БАХ!
Теперь к двери! Пожалуй, немного времени я выиграл… ЧТО БЛЯДЬ СУКА?!! Крайне неприятный сюрприз. Дверь закрыта! ГЕРМОДВЕРЬ ЗАХЛОПНУТА! Я дёргаю за ворот. Тщетно, монолит. Позади меня катится свора больдов, злорадно хихикая, завывая, подвывая, хрюкая, гогоча. Я оборачиваюсь, успеваю перезарядится, но не стреляю. Засунув в кобуры дробовики, я выхватываю катану. Может я здесь и сдохну, но сдохну сука я не один. Идите сюда ублюдки!
На звериный рык бегущего первым огромного самца, я отвечаю ещё более свирепым рыком, от которого несколько зверей отшатываются. Прыжок вперёд, сильный косой удар и отсечённая башка самца летит куда-то в гущу больдов позади. Оттяжка и широкий удар веером перед собой, несколько раненных больдов отшатываются с громким воем. Первая кровь алыми брызгами разлетается по стенам и падает на пол.
* * *
— Откройте дверь! — кричит бьющаяся в истерике Юлия. — Он же погибнет там! Из-за нас! Как вы его могли оставить! Он же вышел прикрыыыть!
Стоун и Макс с трудом оттаскивают девушку, не давая есть схватится за ворот и стопор двери. Возле грузовой рамы лежит Каунас, потирая сильно подвёрнутую ногу.
— Я это… я случайно… Я думал она тяжёлая, так сразу не закрыть. А я дёрнул… А она тут же бах, закрылась… Я блин не хотел.
Только Стоун внешне сохраняет спокойствие, можно сказать, на его лице даже нечто вроде удовлетворения. Не сильно заметного, но всё же что-то такое проскальзывает. Какое-то время ещё продолжается борьба возле двери, после чего девушка бессильно обмякает, и брат усаживает её в нескольких метрах у стены.
Через толстое железо доносится едва слышные звуки борьбы. Рычание, визг, иногда долетает очень громкий, чуть ли не львиный рык. Неужели больды способны издавать такие звуки? Юлия немного успокаивается, а затем бросает прямой взгляд на Стоуна.
— Но ему же можно сейчас помочь!
— Девочка, он уже мёртв, — вполне искренне говорит мужчина. — Теперь они беснуются над его телом, возможно дерутся за еду. За его труп, то есть. Поэтому и шум до сих пор стоит. Выжить там не смог бы никто. Ни я, ни Ворон. Теоретически, мог бы скажем опытный гвардеец. В экзе. И с хорошим вооружением.
Заплаканные глаза Юлии обращаются к грузовой раме.
— Он даже, даже… Не бросил раму…. А мыыы… — девушка опять рыдает, закрыв лицо руками.
— Чёрт, но может действительно посмотреть, что там? — Макс тоже видно, что чувствует себя не в своей тарелке. — Мы же натурально человека на смерть просто обрекли. При том, что он нас прикрыл, сука, выиграл время, пока мы до двери дойдём.
— Да, он погиб геройски, — важно кивает Стоун, на всякий случай, не отходя от двери. Вдруг эти полоумные реально кинуться её открывать? — Обменял свою жизнь на наши. С нашей стороны было бы очень глупо сейчас делать то, что поможет больдам до нас добраться. Эту дверь нельзя открыть на чуть-чуть, чтобы вы понимали. Приводы толкнут её, там будет щель с метр. Каунас ранен, я один боюсь могу и не справится. Тогда вся эта орава, все эти сотни тварей хлынут в эту щель. И всё! И мы разделим участь этого го… ой, этого парня, как его там звали…
— Оскар, его звали Оскар, — тихо шепчет сквозь слёзы Юлия.
— Я не хотел… Я не думал, что дверь закроется так легко, — всё причитает Каунас. Именно он навалился на дверь, смог закрыть её не смотря на свою повреждённую ногу.
— Не вини себя, Каунас. Соберись! — громко одёргивает Стоун. — Это несчастный случай. Парень знал, на что шёл. Все мы рискуем. Просто, кому-то везёт, а кому-то нет! А ещё, нам надо уходить. Мы не можем тут оставаться, хрен знает этих больдов, возможно они знают, как пробраться сюда не через дверь.
— Нет! — категорически кричит Юлия.
— Нет! — вторит ей Макс.
— За вашу безопасность отвечаю я! — повышенном тоном почти кричит Стоун. — А сейчас тут вообще нахрен не безопасно!
— Мы должны убедится, может быть забрать останки, — вскакивая на ноги решительно отвечает девушка. — Мы не звери, чтобы так просто бросить тело и уйти!
Стоун смотрит на Макса, но тот хоть и молчит, по нему заметно — он на стороне своей сестры. А грёбаный Каунас слишком занят своей
