Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Хорошо, мы подождём немного и…
БУХ. БУХ.
За дверью звучит пара выстрелов. Стоун вытягивает руку с поднятой ладонью — молчите, мол. И приникает ухом к двери. Судя по звукам, свара там продолжается, но она сместилась куда-то дальше от двери. Звуки борьбы раздаются более приглушённо.
— Он жив? — недоверчиво глядя на дверь спрашивает Юлия.
— Да это не реально, Юлия! Я думаю, один из больдов зубами прокусил патроны и они детонировали, — поясняет Стоун. — У него были на бёдрах патронташи.
Девушка и Макс косятся на мужчину недоверчиво, затем тоже приникают ушами к двери, вслушиваясь. Вой, рычание, но теперь уже в намного меньших масштабах, похоже немного удаляется от двери.
— Хищники разодрали труп, — тихо поясняет Стоун. — И уходят.
БУХ. БУХ. БУХ. БУХ.
Вой, но теперь уже даже через дверь понятно, это не то триумфальное вытьё, хихиканье, гогот и прочее. В этом вое скорее безысходность и отчаяние.
— Опять патроны в зубах? — с издевательской усмешкой отстраняясь от двери вопрошает Макс. — И прям ровно по количеству стволов?
Лицо Стоуна передёргивается. Неужели сопляк-говночист каким-то хреном там не подох? Да это нахрен, попросту невозможно. В дохлой райдерке, со своей нелепой железякой самурайской и дерьмовым огнестрелом против нескольких десятков больдов. Бред! Наверняка там происходит что-то другое. Может подошла какая-то другая группа, на которую и переключились твари? Вот это вполне может быть.
— Открываем! — зло шипит в лицо безопасника Юлия и хватается за стопор механизма открывания.
Стоун отрывает её руку, но теперь Макс на стороне сестры и люди толкаются какое-то время у двери, под страдальческим взглядом Каунаса, который кажется вообще выбыл из игры. Стоун зло отталкивает Макса, а затем выдыхает:
— Хорошо! Мы откроем. Но все наши смерти в случае чего, на вашей совести. Приготовьте свои пукалки. Каунас твою мать! Ствол в руки, позицию займи. Проверим, что там.
Стоун расставил людей у двери, сам занял позицию так, чтобы в случае чего можно было сбежать. Репутация, криптоны, прочая хрень, это всё конечно хорошо и важно. Но, не важнее жизни. Трупу это всё без надобности как-то.
— Макс, открывай! — командует Стоун.
Механик навалился на стопор, а затем несколько раз прокрутил механизм двери. Щелчок и тяжёлая дверь открывает свой створ, образуя полутораметровый проём. Вся группа наставила оружие на эту щель, но за дверью нет движения. Виден лишь бездыханный больд у стены… И тишина.
Выждав несколько секунд, Стоун сдавленно матерясь движется вперёд. Аккуратно выглядывает наружу. И испуганно охреневает от картины. Что тут напало на этих больдов? Такое ощущение, что гон напоролся на какое-то чудовище, которое их растерзало. Вон тварь без башки. Вон вообще разрубленная напополам. Тяжёлый запах бойни, кровище на стенах и полу. Но тела говночиста не видно.
Стоун машет рукой и проходит в дверь, остальные, кроме Каунаса, выходят следом. На бойню каждый реагирует по-своему. Макс белеет лицом и тихо матерится себе под нос. Юлия с трудом сдерживая рвоту прикрывает глаза.
— Что это там? — шепчет Макс.
Стоун и Юлия переводят взгляды. В статике побоища коридора, видна динамика. Согнутая фигура Оскара, припавшая на одно колено, и напротив неё — приближающаяся к ней тварь. Сейчас больд сделает рывок и обессилевший, возможно уже смертельно израненный парень умрёт. Стоун, Макс и Юлия вскидывают оружие почти одновременно.
— Не стрелять, — командует Стоун.
Больд, матёрый крупный самец с глубокой раной на лбу уходит из зоны видимости, «закрываясь» от стрелков спиной парня. Больд прыгает, одновременно с этим охает Юлия. Стоун повторно прощается с парнем — не успели, буквально на секунду…
Хрясь!
Фигура парня буквально размазывается во встречном движении, по коридору разносится смачный звук прорубания мяса и костей. Разваленная на две части туша больда опадает у ног парня, а тот быстро оборачивается, на полусогнутых ногах, реагируя на свет.
Приближающиеся люди в страхе останавливаются, когда свету фонарей удаётся высветить парня чётче. Залитый кровью с головы до ног Оскар жив! Он почему-то без шлема, вся голова покрыта кровью, свежие брызги которой стекают с лица. Но с лица ли? Сейчас это не лицо человека, а морда хищника, которым овладела безумная ярость. Кровавое безумие в глазах, рот ощеренный в жутком оскале. Тяжёлое дыхание вырывается с хрипом.
Кажется, ещё миг и это чудовище набросится на людей, чтобы превратить их всех в кровавые ошмётки, разбросанные вокруг. Может он обезумел? Вся группа чувствует одно и тоже, нервно переглядывается. До парня метров десять, но Стоун вдруг чувствует себя очень беззащитным.
— Оскар, — неуверенно зовёт Юлия. — Оскар, это мы… Скажи что-нибудь пожалуйста, Оскар.
Выражение лица парня наконец начинает меняться. Боевое безумие словно стекает с лица, во взгляде проступает искра осмысленности. Парень выпрямляется во весь рост, и медленно кивает, давая понять, что слышит и видит людей.
* * *
С большим трудом я отгоняю кровавую пелену перед глазами. На какое-то время мир сжался для меня до этого бетонного коридора. Есть лишь я и орава больдов, которых нужно забрать с собой как можно больше. Никаких посторонних мыслей, посторонних движений и никаких смыслов. Кроме одного. Убивать. Каждое движение должно нести смерть. Каждый мой удар должен обрывать жизнь.
Весь бой, череда кровавых образов, затопивших мой разум и вытеснивших всё человеческое, разумное, рациональное. Эта бойня стоит у меня перед глазами чередой образов, между которыми чёрные провалы. Вот образ, когда на меня навалились гурьбой и повалили на пол, я рвал чьё-то горло зубами. Вот я разряжаю в этой свалке оба обреза, и куча тел на мне взрывается кровавыми ошмётками и с воем распадается и разбегается в стороны. Вот мои пальцы, которые входят в глазницы зажатой другой рукой морды. Вот я без катаны, которую уронил, хватаю летящее на меня тело больда и ускоряя вбиваю его в стену. Треск костей звучит сладкой музыкой в моих ушах. Вот я заталкиваю руку в глотку другого больда, который попытался отгрызть мне пальцы. Вот от сильного удара головой о стену вырубило шлем, я сорвал его и забил им подвернувшуюся под руку тварь, размозжив ей башку.
Безумие гона передалось и мне. Наверное, оставаясь
