Но сейчас было гораздо важнее иное будущее. То, что связано непосредственно с войной. Главное, в чем сумел убедиться Кабанов: большие цели в борьбе с Портой ставить пока рано. Причем по самым элементарным соображениям. Сражений фельдмаршал российский не боялся, ни сухопутных, ни морских. Особенно первых, где все решит огневое превосходство. Только тут рискуешь потерять всю армию без боев. Растает, как снежный ком на солнце, просто за счет больных. Опять-таки, снабжение. А ведь дальше на пути к Константинополю вообще лежат горы, и лишь два человека на всю Россию имеют опыт горной войны. И то исключительно антипартизанский. Нет, проблему проливов сейчас точно не решить. Следовательно, остается лишь обезопасить южные земли раз и навсегда. Закрепить выход к морю, полностью официально присоединить Крым и прилегающие к нему с севера земли, максимум – выйти к Дунаю. Или хотя бы к Бугу. Строить корабли в Севастополе невозможно из-за отсутствия леса, надо заводить верфь на месте Николаева.

Впрочем, и Петр был готов удовлетвориться малым. Ему было необходимо море, а о проливах он пока не думал. Сказывалась привычка видеть в Турции сильнейшего врага. Вон Австрия особо справиться с османами не могла. И пусть свою армию после побед над шведами Петр стал считать лучше, подсознательное осталось. Да и не особо стремился император к территориальным приобретениям. Так, в меру сил, а больше – непосредственной надобности…

Плавание казалось бесконечным. Эскадра шла в видимости берега, повторяя его изгибы. Хорошо, можно было порою останавливаться в удобных местах, сходить на твердую землю, запасаться водой, охотиться, наконец, чинить корпуса кораблей. Однако назвать это идиллией было невозможно. Порою налетал шторм, и тогда приходилось уходить мористее. Все равно один корабль разбило об скалу, и никто из экипажа не спасся. А всяким пробоинам и сломанным мачтам вообще счета не было. Как никто особо не считал умерших во время плавания моряков. Заболел, слег, умер – обычное дело в походе.

Что гораздо хуже, пару раз на борту едва не вспыхнул бунт. Люди не понимали, почему они обязаны плыть неведомо куда? Так ведь и до таинственного и холодного севера доберешься. Дни сменяют друг друга, слагаются в недели, те – в месяцы, и нет конца, а цель туманна. Пришлось даже кое-кого казнить, пока дело не приняло совсем плохой оборот.

– И долго нам еще? – осведомился дон Хуан Хосе у эмиссара.

– Не знаю, – признался тот. – В присланной депеше нет никаких примет места, как нет и его координат. Но должны же мы понять!

– Каким образом? Что там: скалы, залив?

– Что-нибудь… – уклончиво ответил дон Эстебан.

Им было неведомо, что недели полторы назад эскадра проплыла мимо залива, который в другом времени гораздо позже должен был носить имя святого Франциска. Капризы природы – в тех краях весьма частенько лежит туман, словно специально скрывая довольно узкую горловину бухты. Дальше никаких особых примет быть не могло. Всякие мелкие речушки не в счет, их, понятно, хватало. Даже Валера Ярцев, человек, все-таки учивший лоции, да еще самые достоверные, отредактированные века спустя, и тот помнил лишь про залив, а какая из рек являлась золотоносной, понятия не имел. Весь драгоценный металл был добыт задолго до его рождения, это здесь он обязан лежать, неведомый людям. А уж если искать невесть что, то и подавно немудрено проплыть мимо.

– Так мы доберемся до тех краев, где постоянно холодно и в воде плавают льды, – проявил некоторые познания капитан-командор.

На севере он никогда не плавал, знал о нем лишь понаслышке, однако даже тот минимум знаний внушал невольный страх. Иберийцы – народ теплолюбивый. Не зря даже на огромном континенте они колонизировали лишь те земли, где не было зимы в ее суровом смысле слова.

– Ну, до них еще далеко. Наверное.

– Хорошо. Поставлю вопрос иначе. До каких пределов следует продолжать плавание? Не подумайте, будто я протестую, однако где-то обязан быть конец. Хотя бы видимость цели. Раз уж мы не знаем, что именно ищем. Может, уже проплыли мимо, понятия о том не имея. Никаких государств по пути не попалось, и среди местных дикарей даже слухов о развитых странах нет. Золота у аборигенов тоже не имеется. Сплошное варварство. Если же где-то имеется месторождение, о котором не знают даже местные жители, найти его можно лишь случайно при огромном везении и помощи Господа.

– Нам велели отыскать…

– Неизвестно что, – перебил дон Хуан Хосе. – Если они такие умные, могли бы хоть что-то узнать и подсказать. Самое обидное: в неудаче обвинят именно нас с вами. А при чем тут мы? Дали бы указания пояснее, и тогда все было бы иначе.

Дали бы… А кому сейчас легко?

Пыль стояла везде. Она поднималась при каждом шаге, взмывалась из-под колес возов и копыт, стояла облаками в безветренном сухом воздухе. Жара стояла жуткая. Ручейки пересохли, речки превратились в крохотные ручейки, и вода стала гораздо большим сокровищем, чем золото. Путь отряда отмечали холмики могил. Прежде редкие, но чем дальше продвигались, тем чаще приходилось рыть последнее пристанище солдатам. Только на людей адмиралу было плевать. Гораздо хуже, когда одна за другой стали падать лошади. Кавалерия понемногу превращалась в пехоту, а ведь помимо этого животные требовались для перемещения гигантского количества груза.

Люди роптали. Их удерживал лишь страх наказания. Отсутствие деревьев еще не повод, чтобы в случае чего не вздернуть провинившихся хотя бы на оглоблях телег. И гораздо дольше удерживал сам край. Куда бежать? Степь кругом, в одиночку пропадешь, даже небольшой группой не выбраться. В подтверждение этого иногда налетали индейцы. Лихие наездники явно не желали, чтобы кто-то посторонний топтал их земли. Огнестрельного оружия дикари не знали, только порою стрелы разили не хуже пуль. При нападениях приходилось выстраивать некие подобия каре – порою возы просто некогда было развернуть дополнительным укрытием – и отбиваться залповым огнем. Если нападавших было особенно много и они мчались толпой, в дело включались пушки. Отбиться удавалось, но таяли запасы пороха, а впереди лежали огромные пространства, которые отнюдь не были безопасными.

Попытки наладить общение большей частью проваливались. Дикари упорно не желали понять, почему должны пропустить беспрепятственно кучу народа? Нет, кое-что им хотелось, однако не бус, некоторый запас которых был взят с собой, а ружей. Однако давать наездникам оружие, которое они могут обернуть против тебя…

Под угрозой нападения двигаться приходилось компактно. Даже на неизбежную охоту или в разведку посылались большие партии. Особенно после того как небольшая группа охотников целиком полегла под стрелами индейцев. В ответ англичане сумели обнаружить лагерь дикарей и атаковали его. Жажда мести была не меньше обыкновенной жажды. Солдаты сами просили боя и словно позабыли про усталость. Роты стремительно выдвинулись к вигвамам, а дальше заговорили пушки, и под их прикрытием вперед ринулась сначала кавалерия, а затем и пехота.

К сожалению, полного окружения не удалось. Женщины и дети метались, гибли, но затем обнаружили свободный проход и бросились туда. Кавалерия рванула в преследование, только фортуна переменилась. На выстрелы подошли воины. Были ли они на охоте, занимались ли в стороне иными делами, однако сообразили быстро, сумели ударить рассеявшимся всадникам во фланг и в завязавшейся схватке сумели обеспечить отход остального племени. Пусть индейцев в итоге полегло больше, да ведь потери британцев являлись невосполнимыми. А тут в итоге сразу выросло два десятка свежих могил, а в обозе добавилось раненых, и у многих ли имелся реальный шанс на выздоровление? Одна радость: лагерь – назвать поселением нечто временное не поворачивался язык – был разгромлен, кое-кто из наиболее удачливых даже сумел захватить женщин и потешить плоть, а вот с добычей обломилось. У местных не имелось ничего ценного, а всякие шкуры и прочее – разве их можно назвать таковым, даже с натяжкой?