Ника тряхнула головой. Да почему она думает об этом? Почему перед глазами встает лицо матери? Может, сама Анна думает о ней сегодня? Не думала, не думала и вдруг вспомнила? Затосковала? Так ведь может быть?

– Я чуть не упал! – заныл Кирилл. – Ты меня не держишь! Я не могу сам идти, у меня потеря крови… Ты по-человечески должна мне помочь! Гуманизм – главное достижение западной цивилизации… Нам бы у них поучиться…

Ника молча подхватила мальчика, взглядывая на его профиль. Хорошенький, иначе не скажешь. Наверно, в детстве был очень милым мальчиком. Трогательным, симпатичным. Как Артем… Она никогда не узнает, каким бы вырос Артем. Вот он уж точно таким не стал.

– Ник, Ник… – Кирилл неожиданно остановился и перегородил ей путь.

– Что? – Ника взглянула на него снизу вверх.

Кирилл помолчал, колеблясь.

– Нет, ничего.

– Ну пошли тогда.

– Нет, подожди… Ник… – Кирилл склонился к ней, близко к лицу, так, что Ника даже чуть отпрянула.

– Что?

Кирилл обиженно вздохнул.

– Вот тут… Посмотри… На спине у меня… – Он повернулся к ней спиной. – Нет, ниже, у позвоночника, вот тут… есть царапина?

– Есть. – Ника резко опустила его рубашку.

– И что?

– Ничего.

– Промывать не будешь?

– Нет.

– А дуть не будешь?

– Нет. До свадьбы заживет.

– Мама говорит, мне до тридцати пяти лет жениться не надо.

– Тогда точно заживет. Иди вперед.

– Нет. – Кирилл снова остановился перед ней. – Ник… – Он неловко попытался взять девушку за шею. – Ник… – Мальчик быстро наклонился и прошептал: – Придешь ко мне в гости в Москве?

Ника вопросительно улыбнулась.

– У меня… есть кот… иранский… у него глаза, как у меня… и… – Кирилл судорожно вздохнул, – еще пылесос, который сам ездит по квартире… Ник…

Ника осторожно освободилась от рук подростка.

– Пойдем, пожалуйста, тебе нужно беречь силы.

Кирилл молча бросил на нее взгляд, полный недоумения и обиды. Потом вскинул голову и огромными шагами помчался по тропинке обратно в лагерь.

Ника, посмеиваясь, пошла за ним.

Бывают дни, как целая жизнь. Чего только сегодня не было! Разочарования, обиды, ссоры, травмы, новое знакомство, такое неожиданное. Если бы можно было позвонить Анне, Ника бы позвонила. Надо написать ей письмо. Пусть не отвечает – она ведь наверняка читает ее письма. Представить, что мать даже не открывает ее писем, Ника не могла.

Анна спустила ноги на холодный каменный пол. Нет, сна не будет. Оля, соседка подняла голову.

– Не спишь, сестра?

– Нет.

– А что?

– Ничего, Оля, спи.

– А я вот… – Оля замолчала.

Анна слегка удивилась, что Оля пыталась вступить с ней в разговор. Иногда они целыми днями ни слова друг другу не говорили. Оля если и хотела, не пыталась заговаривать. Но что-то очень изменилось за последние дни. Мало ли чего не происходило в монастыре за эти два года – ее ничего не касалось. А сейчас… Она встала и подошла к окну. На глубоком подоконнике стояла та коробка, в которой Анна хранила несколько своих дорогих вещей. Туда же она положила пару Никиных писем, которые кое-как прочла в самом начале. Выбросить их рука тогда не поднялась.

Анна резко смяла письмо. Вот почему она не читала ее писем! Что она пишет? Что она пишет, зачем? Зачем рвать ей душу? Анна бросила письмо обратно в коробку, накинула большой платок и, как была, в ночной длинной рубашке, вышла из кельи. Да, гулять по территории после вечерней службы запрещено. И что? Ее сейчас разорвет. Это нужно Богу? Или вот этим женщинам, которые убьются, но будут соблюдать все правила, подчас очень жестокие и необъяснимые. Почему нельзя выйти вечером на улицу? Летом ночи короткие, так долго светло. Вот и сейчас – солнце зашло давно, а полная темнота еще не наступила, ночь не упала. В саду можно было разглядеть даже котов, которые все втроем разлеглись на крыльце с заколоченной дверью, за которой жил Федоска – в том, воображаемом мире, который каждый волен творить по-своему. Почему нельзя просто посидеть на лавочке, посмотреть на небо?

Когда-то они с Антоном, когда Ника была маленькая, на даче сидели вместе и смотрели, как зажигаются звезды. Это необыкновенное, волшебное зрелище. Как небо становится темно-темно-голубым, потом все больше синеет, появляется густо-фиолетовый оттенок и зажигается первая звезда. Кто первый из них видел звезду, тот дарил ее второму. За месяц у Анны набралось двенадцать звезд, она точно помнит.

Анна глубоко подышала. Воспоминания вообще-то главные враги. Враги чего? Покоя. Не надо ничего вспоминать. Ни звёзды, которые ей дарил Антон, ни маленькую Нику, у которой вились каштановые волосы, и редкий человек проходил мимо, чтобы не восхититься очаровательной малышкой, ни дом, ни сад, в котором растут ее цветы, теперь они растут сами, как и Ника. Не надо вспоминать Артема. Он в ее сердце день и ночь, двадцать четыре часа. Но если она начинает вспоминать какие-то его слова, эпизоды, дни, его яркие безалаберные картинки, которые он рисовал, неизменно подписывая – «Маме», его переливчатый звонкий голосок, теплые ручки, когда он утром подбегал к ней и, держа за плечо, шептал: «Мам, мам, мам, я уже встал, все спят, никого нет, мне скучно, вставай!», Артем спал мало, как будто хотел успеть прожить свою крошечную жизнь как можно полнее… Если вспоминать все эти подробности, становится невозможно дышать, смотреть, говорить – ничего невозможно, горе наваливается своей тяжелой, плотной массой и закрывает ее целиком, прижимая к земле, парализуя волю.

Нет, нет, нет!!! Анна сжала руками виски, наклонилась на скамейке. Нет, куда ей деваться от всего этого? Почему снова все всколыхнулось? Как забыть? Ведь если не забывать, жить невозможно.

Анна увидела, как в окне настоятельницы погас свет. Потом опять зажегся. Через какое-то время дверь открылась, и та вышла, прямиком направилась к Анне.