Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Была бы счастлива присоединиться, но без русского языка мне там делать нечего. Пожалуй, я поеду в гостиницу, — сказала Виктория.
— Нет, — возразил Саша. — В КГБ я попытаюсь поговорить с людьми, расследующими кражи художественных ценностей. Возможно, у них есть какие-то сведения о похищенном в петербургских архивах. Ты же можешь просматривать рисунки. На Лубянку надо ехать всем вместе.
Саша с трудом выговорил это слово — ведь с ним было связано столько людского горя и страданий.
Выехав на Лубянскую площадь, машина подъехала к фасаду здания КГБ, которое выглядело как старинный русский особняк, чудовищно разросшийся на стероидах.
Завернув за угол, они остановились у одного из подъездов.
— Пойду разузнаю насчет досье, — сказал Геннадий, обернувшись к ним с переднего сиденья.
Он начал было вылезать из машины, но вдруг остановился.
— Если я не вернусь, передайте моим детям, что я их любил.
Саша с Мариной в ужасе застыли на месте.
— Простите. Это наш черный юмор, — пояснил он, закрывая дверь.
Марина взяла Сашу за руку, и они молча стали смотреть в окно.
Через десять минут Геннадий вышел из подъезда и, чуть улыбаясь, вернулся к машине.
— Все немного иначе, чем я себе представлял, но шансы у нас есть. Они заинтересовались вашим случаем и просят зайти. Мой друг покажет нам дела без прохождения обычных формальностей. Выходите.
Открыв дверь, он помог женщинам выбраться из машины. Поднявшись по лестнице, они вошли в вестибюль, где Геннадия с Викторией сразу же проводили в отдел по борьбе с фальсификацией произведений искусства. Саша с Мариной остались ждать в вестибюле.
Там ярко горели лампы дневного света и деловито сновали вооруженные люди в форме. Саша подумал, что если бы он пришел в штаб-квартиру ФБР в Квонтико, штат Виргиния, все выглядело бы точно так же. Однако здесь, несмотря на их явно западный вид, на них не обращали никакого внимания и даже старались не встречаться с ними взглядом.
Наконец к ним подошел молодой сотрудник.
— Разрешите представиться, — сказал он. — Моя фамилия Ковалев.
— Александр Озеровский, — отрекомендовался Саша, протягивая ему руку. — А это Марина Шутина.
Обменявшись с Сашей рукопожатием, Ковалев поцеловал Марине руку.
— Графиня, прошу вас пройти со мной.
В ответ Марина ослепительно улыбнулась.
Молодой человек провел их к лифту, а затем проводил до небольшой комнаты, где стоял стол и несколько складных стульев.
— Какие именно дела вас интересуют? — спросил Ковалев.
— Озеровских, — ответил Саша.
— И Шутиных, — добавила Марина. — Когда еще представится такая возможность, — сказала она по-английски, повернувшись к Саше.
Некоторое время они сидели в комнате одни. Разговаривать им не хотелось. Саша представил, что должна чувствовать Виктория, оставшаяся одна с Геннадием и не понимавшая ни слова по-русски. Он уже пожалел, что взял ее с собой.
Минут через двадцать появился Ковалев с двумя папками. Ту, что потоньше, он положил перед Сашей, а более толстую — перед Мариной.
— Дело Озеровских совсем небольшое, поскольку вся семья бежала за границу, и с ними уехали многие слуги. Дело Шутиных несколько объемистей. Семья была большая, владела множеством поместий в центральной части России. Когда усадьбы национализировали, было допрошено много народу. Если у вас возникнут вопросы, я здесь рядом.
Взглянув на Марину, Саша открыл свою папку и начал читать.
Дело: Андрей Карпов, комбайнер.
Бывший дворецкий Озеровских.
Во время допроса арестованный показал, что в саду дворца были зарыты фамильное серебро и предметы культа из драгоценных металлов.
Предметы найдены и переданы в Отдел ценностей.
Приблизительная стоимость: 169 золотых рублей.
Арестованный умер в заключении.
Умер в заключении? Интересно, что это значит, подумал Саша. Был ли он расстрелян или просто слишком долго сидел?
Саша стал читать дальше. В деле не было ничего существенного. Он листал страницу за страницей, но в основном там указывалось, что арестованные ничего не сообщили. Люди, отказавшиеся сотрудничать, часто «умирали в заключении».
Саша бегло просматривал страницы, пытаясь найти хоть какие-нибудь сведения о Снегурочке, но ему ничего не попадалось. Однако один из протоколов привлек его внимание.
Дело: Елена Карловна Зефирова
Учительница, Курская область.
Бывшая монахиня Марфо-Мариинской обители в Москве.
Во время допроса арестованная показала, что была свидетельницей встречи великой княгини Елизаветы Федоровны, сестры императрицы, с княгиней Озеровской (покинула Россию в 1918 г.), во время которой Озеровская пыталась вернуть ювелирное изделие, подаренное ей великой княгиней в 1905 году. Арестованная утверждает, что находящийся в нем голубой бриллиант имеет огромную ценность.
Предполагается, что Озеровская вывезла данное ювелирное изделие за границу.
Далее следовала приписка от 1936 года.
Арестованная призналась, что учила детей религии и объявила бывшую великую княгиню святой.
Расстреляна 16 июля 1936 года по постановлению Курского совета.
Саша не мог поверить своим глазам и снова перечитал протокол. Это была та самая брошь, которая была на его прабабке, когда дед сфотографировал ее рядом с царицей. Та самая брошь, которую его отец преподнес Марининой матери накануне ее свадьбы. Та самая брошь, из-за которой поссорились их матери. Оказывается, это был не сапфир, а голубой бриллиант.
Повернувшись к Марине, Саша увидел, что она невидящим взглядом смотрит на листы из своей папки, разбросанные по всему столу. Лицо ее побледнело и застыло.
— Не могу больше это читать, — тихо сказала она по-русски. — Я и представить себе такого не могла. Посмотри — здесь сотни имен. Слуги, крестьяне, евреи, учителя, священники. Ни в чем не повинные люди. Целые деревни. И все они погибли из-за верности нашей семье. «Отказался сотрудничать». «Сопротивлялся коллективизации». «Упорствовал в своих религиозных заблуждениях». «Умер в заключении». Почему они молчали? Почему не протестовали? Получается, что это мы виноваты в их смерти.
— Здесь нет никакой вашей вины, — возразил Саша. — Они ведь сопротивлялись, разве ты не видишь? Они не испугались и не пошли на сговор с преступным режимом. Дело не в вас, а в том, как сложились исторические обстоятельства.
— Но как это случилось? — прошептала Марина, глядя на груды листков, которые стали единственными надгробными памятниками для сотен людей.