Но когда она наконец проснулась и увидела темный тент палатки над головой, когда смогла более-менее сосредоточиться, первая ее мысль была именно о Мартине. Джоанна вдруг с удивлением поняла, что не испытывает к нему прежнего гнева. Странно это — знать, что тебя столько времени обманывали и использовали, и при этом не сомневаться, что ты под защитой этого обманщика, что он о тебе позаботится.

Джоанна приподнялась и огляделась. Она лежала на кошме в черной бедуинской палатке; снаружи, там, где был приподнят полог, под тент лились яркие потоки света, и по их оттенку Джоанна поняла, что солнце уже клонится к закату. Как же долго она спала!

Молодой женщине было душно, пропотевшая одежда липла к телу. И еще запахи — немытой шерсти, кизяков, мочи, пота… и аромат кофе с имбирем. Джоанна увидела неподалеку двух женщин — одна качала люльку с младенцем, вторая подкладывала в открытый очаг лепешки из кизяка. Обе были в черных одеждах до пят, их кисти и запястья украшало множество дешевых медных браслетов, тихо позвякивающих при каждом движении.

Первой пробудившуюся гостью заметила та, что возилась у очага, — худая, загорелая до черноты старуха с красной повязкой на голове, обшитой металлическими бляшками.

— Мир тебе, Иоханна иудейка.

Джоанна вспомнила, что именно так ее представил бедуинам Иосиф, заявив, что она его сестра и оба они из иудейского племени эль-тееха. Мартина и Эйрика Иосиф представил как нанятых им охранников.

— И тебе мир, женщина, — отозвалась англичанка, усаживаясь на кошме. — Прости, что не знаю твоего имени.

У Джоанны был явный акцент, но женщины, приняв ее за еврейку, не придавали этому значения. Старуха сказала, что ее зовут Фатима, она жена пастуха Кутайбы, а с ребенком сидит ее невестка Камиля. При этом Фатима приказала той оставить ребенка и угостить гостью.

Молодая бедуинка вышла и вскоре вернулась с большой миской, которую протянула гостье. При этом она сперва поболтала в миске указательным пальцем с черным ободком вокруг ногтя — знак гостеприимства, ибо перемешать напиток значило выказать особое почтение гостье. Джоанне пришлось проглотить ком в горле, прежде чем она решилась поднести к губам миску. Еще ранее в Петре, при общении с племенем эль-тееха, англичанке пояснили, что отказываться от угощения бедуинов не следует, иначе они могут сильно обидеться. Поэтому Джоанна храбро проглотила содержимое миски, внушив себе, что выпить в жару сквашенное козье молоко — истинное удовольствие. По крайней мере ощущения сухости во рту больше не было, и она признательно улыбнулась Камиле.

Молодая бедуинка, худощавая, узколицая, с сеткой морщин в уголках глаз, смотрела на мнимую иудейку не так приветливо, как ее свекровь. Джоанна обратила внимание, что Камиля с явной завистью рассматривает ее украшения в волосах надо лбом — те подвески с хрусталем и ляпис-лазурью, какие остались у нее после бегства из гарема в Монреале. Джоанна не снимала их и в дороге, так как Иосиф пояснил, что для женщины пустыни быть без украшений все равно что ходить раздетой и, если Джоанна хочет выдавать себя за местную уроженку, надо следовать традиции. Однако сейчас, видя, какая зависть светится в глазах Камили, Джоанна хотела спросить у нее: разве Кутайба не передал своим женщинам ее подарок, браслеты? Да и эти цепочки с подвесками она бы отдала им без сожаления, если бы за время путешествия по пустыне они почти не зацементировались в ее пропотевших и запыленных волосах.

Возвращая миску, Джоанна улыбнулась и произнесла, указав в сторону приподнятого полога:

— День уже на исходе. Я долго проспала! Но это от утомления в пути.

В носу Камили поблескивало медное колечко, в уголках рта темнели линии татуировки, которые сдвинулись, когда женщина скривила губы в презрительной усмешке:

— Так спала, что могла бы сонной и в рабство попасть, красавица.

Джоанна опешила, а старуха Фатима стала бойко рассказывать о том, что произошло за время ее сна.

Оказывается, на стойбище племени бдул было совершено нападение.

— Это все наши враги, проклятые бедуины племени джахалин, пусть шайтан подстелет им свой хвост! У нас с ними всегда идет соперничество за право делать стоянку в этом месте, возле источника Дар Звезд. И хотя еще наши предки договаривались с джахалин, что мы будем стоять в этом месте по очереди, эти проклятые не оставляют надежды отогнать нас навсегда от сладкого источника Дар Звезд и завладеть им только для себя. Вот и этой ночью они напали. Наверняка проведали, что наши мужчины как раз отправились с оружием на промысел («В набег», — догадалась Джоанна). О, чтобы шакалы таскали их сыновей из люлек, а джинны завели всех подлых джахалин в безводную пустыню в самый знойный день!

Старуха принялась ругаться и бойко жестикулировать, в то время как Камиля более спокойно пояснила: это старая война между племенами, однако на этот раз бдул могли бы и проиграть.

— Правда, ты еврейка, — закончила Камиля с презрением, — и вряд ли поймешь наше соперничество.

Джоанна, вынужденная выдавать себя за женщину из народа, который недолюбливали ее единоверцы, неожиданно для себя сказала:

— Даже в гареме у Пророка одной из наложниц была еврейка Зуфия, что, однако, не умаляло ее ценности в глазах Мухаммада. Когда его ревнивые жены-арабки ругали Зуфию «еврейкой», Мухаммад посоветовал ей: «Скажи им: Исаак — отец мой, Авраам — мой предок, Измаил — дядя мой, а Иосиф — мой брат». Разве арабы не почитают евреев? — Джоанна улыбнулась, про себя отметив, что ее беседы с евнухом Фазилем по изучению Корана не прошли бесследно. А еще удивилась, с чего это она вдруг стала заступаться за евреев перед бедуинкой?

Камиле нечего было возразить, она только буркнула, что еврею всегда есть что ответить. А вот Фатима, услышав ответ гостьи, даже рассмеялась и отправила невестку вытряхнуть кошмы. Похоже, свекровь и невестка не очень-то ладили. После ее ухода Фатима уже более спокойно поведала о том, как ближе к рассвету в стойбище появились чужие всадники джахалин, как кричали женщины, которых чужаки хватали прямо с циновок, на которых те спали вокруг костра, а шейх Хабиб схватил свою саблю и бросился на пришельцев. Он еще крепкий мужчина, Хабиб, да и на помощь к нему сразу поспешили четверо из оставшихся в становище мужчин бдул. Однако нападавших было куда больше, и еще неизвестно, как бы все сложилось, если бы к защитникам не присоединились охранники Иосифа и Иоханны.

— Евреи знают, кого нанимать, — отметила с уважением бедуинка. — Вот это воины! Быстрые, ловкие, изворотливые! Их оружие не знало промаха, их руки не ведали усталости! О, эти двое положили столько разбойников джахалин, что те в ужасе бежали, не успев угнать у бдул даже пары коз. Теперь эти грязные шакалы долго еще не осмелятся к нам подступиться!

Так вот какой шум слышала Джоанна сквозь сон! И возможно, Камиля была права, уверяя, что она могла попасть в плен, даже не поняв, что случилось. Но она избежала подобной участи, потому что рядом был Мартин…

— Где теперь наши охранники? — спросила она у Фатимы.