– Узнала, капитан Уральцев, Иван Николаевич. Вы его искали?

…точно!..

– Наверное. Да, конечно же – капитан Уральцев. Где он? В Союз отправили? Он говорил, что его в Союз должны отправить.

– Он ваш близкий друг?

– Да нет вроде, сестричка, говорю же, лежали мы вместе в реанимации, а затем потерял его, меня перевели. Так где же он теперь?

– Умер капитан…

–?..

– Умер, больше недели назад… Вы куда? Постойте!..

* * *

– Подонки! Где врачи?! – рычал на санитаров покрытый пылью после езды на броне офицер в панаме. – Офицер умирает, а вы, как мухи сонные ползаете!

– Он мертв, – сказал санитар.

– Молчать! Несите его в госпиталь! Врача сюда!

– Убери автомат! Нечего здесь воевать! – осадил его с крыльца приемного отделения врач.

…Рубен Григорьевич…

– Сделайте что-нибудь! – взмолился офицер.

Врач взял лежащего на носилках за запястье. Отпустил. Кисть руки осталась беспомощно, безжизненно свисать. Затем он дотронулся до лица, будто хотел погладить его, а на самом деле закрыл устремленные в кроны деревьев застывшие глаза.

– Он давно мертв.

Офицер опустился на колени, осторожно приподнял руку погибшего товарища и положил обратно на носилки.

…еще одного снимут с довольствия… и меня могли бы не довести до

госпиталя… лежал бы на спине, утонув в глубоком небе, и взял бы

меня точно также за руку врач… или ангел… и повел бы за собой…

В халате, накинутом на белую майку, с седыми, чуть вьющимися волосами, карими, полными многовековой армянской печалью глазами, напоминал Рубен Григорьевич персонажа из библейских сказок.

– Шарагин!

– Добрый день, Рубен Григорьевич.

…не до тебя мне сейчас… не хочу тебя слушать…

– Будете курить?

– Спасибо, у меня свои.

…«Ахтамар», откуда он их берет?..

– Я, Шарагин, мечтал играть на фортепиано. Пальцы подвели. Пианисту нужны длинные тонкие пальцы. А у меня совершенно немузыкальные, смотри, – он вытянул вперед руки, – короткие, пухлые.

Шарагин и слушал, и не слушал. Волновала его другая проблема:

…что же все-таки произошло той ночью после разговора с капитаном

Уральцевым?.. «вот и ладушки, значит сможешь»… я ничего не

помню… почему он спросил, крещеный я или нет? почему он сказал,

что невелик грех человеку помочь, что мне зачтется это?..

– Кстати, о пальцах. Видишь того солдатика? Вывезли проветриться. Бахтияром зовут. Он пока не ходит, лежачий.

…сдался мне твой Бахтияр!..

– Интересная судьба. Шесть пуль в него духи всадили. В бедро, в руку, в ногу, и три – в спину. Выжил. До сих пор не понимаю как. Вот тебе – жажда жизни. Два товарища его погибли. Они в кишлак пошли за водой.

– Самовольно.

– Это я не уточнял. Отстреливались, пока патроны не кончились. Он притворился мертвым. И представь, когда ему палец отрезали. Да-да, что ты так на меня смотришь? Не пискнул, лежал, как убитый. Боялся одного – чтоб голову не отрезали. Он ведь все понимал, что духи говорят. Таджик.

Шарагин присмотрелся к солдатику, сказал:

– Живчик.

– Когда духи ушли, он перетянул раны на руке и ноге подтяжками, и ждал. Наши кишлак долбили из минометов, его чуть в клочья не разнесли. Вертушка над ним летала. Он курткой махал. Не заметили. Часов пять спустя нашли, – Рубен Григорьевич, явно, искренне проникся к солдатику, – собака с заставы почуяла. Умный пес. Своих привел.

– Зачем вы мне все это рассказываете?

– Я не из тех людей, Шарагин, что переживают, когда в Африке умирают с голода дети. Это очень далеко. Меня это совершенно не трогает. Тысячи, там, десятки тысяч людей. Вот мои больные, в этом конкретном госпитале. И о каждом из вас я беспокоюсь и переживаю.

…господь Бог местного значения…

Я тебя, Шарагин, поставлю на ноги! Главное – чтоб ты сам верил. Если веришь – все будет хорошо. Постарайся побольше говорить о том, что беспокоит тебя. С кем? С кем угодно! Приходи ко мне. Я не психиатр, но я знаю, что происходит в голове, в душе человека. Душа человека – механизм посложней, чем все органы вместе взятые. Органы разные можно удалить, пересадить, проживет без них человек, а душу лечить очень сложно, это такой тонкий инструмент!

…скрипка Страдивари…

– При чем здесь душа? Меня комиссовать могут, если не поправлюсь! А вы мне про душу рассказываете!

– Есть такой термин – «эмоциональная вентиляция». Усмехаешься?! Ты сейчас от боли мучаешься, а когда раны заживут, вот тогда-то настоящие боли и начнутся… Война, в первую очередь, калечит душу… Я, Шарагин, хочу помочь тебе освободиться от собственных страхов, – от зла, что живет в тебе. Пока не поздно. Иначе никто и ничто не поможет. Не надейся.

…боженька поможет…

С ехидством подумал Шарагин.

– А если окажется, что нет никакого Бога, и дьявола нет, что тогда?

…прямо мысли мои читает…

– Тогда…

– Тогда вот что, Олег. Есть у человека душа и совесть. Внутри нас живут и Бог и дьявол. Внутри они и борются за правду и неправду. Разгадку всему надо искать, прежде всего, внутри себя. Человек сам себе судья…

…сейчас, конечно, я начну исповедаться… кого убивал и зачем…

раскаюсь… жди!.. мне мальчики кровавые не снятся!..

А вслух сказал:

– Хорошо, Рубен Григорьевич. Приду.

– Ты хотя бы понимаешь, о чем я говорю?

– Конечно.

…хороший дедушка, но, честное слово, если зациклится на своей

любимой теме, сушите весла! до отбоя будет голову морочить! ты

меня лечи скорей, Рубен Григорьевич, а не мораль читай!.. ушел,

обиделся, что ли? я ж ничего ему не сказал…

Солдат на въезде в госпиталь выбежал из проходной, распахнул ворота, на территорию вкатила «Волга» с афганскими номерами. Из автомобиля вышел подтянутый генерал в камуфляжной форме. Дежурный офицер и замполит госпиталя синхронно козырнули, собрался замполит докладываться важной персоне, но генерал протянул лодочкой руку:

– Я одного советника ищу.

– Сюда, товарищ генерал, – замполит повел генерала к корпусу, где обычно лечились высокие армейские чины.