Король охотно принимал их при дворе, потому что они придавали ему блеск, ими он замещал высшие должности, одаривал их землёю и военнопленными, но не признавал за ними никаких исключительных прав и привилегий. И рыцари устраивали у себя дворы, окружали себя из среды своего народа рыцарством, но дворы их были только слабой копией двора монарха, около которого они должны были сами вращаться и на котором сосредоточивалась вся жизнь народа.

Наряду с вооружённой дружиной, составлявшей род лейб-гвардии князя, двор его составлялся из урядников и огромного количества служащих. Из дворовых урядников, кроме чашника (pincerna) и стольника (dapifer), мечника (ensifer) и хорунжего (vexilifer), выдающееся место занимал воевода (palatinus), один на все государство, заместитель короля в мирное и военное время; казначей {скарбник, thesaurarius), канщер (cancellarius), наконец, коморничие (camerarii), которые разносили судебные распоряжения и повестки. При дворе Болеслава, кроме того, имелся совет короля из 12 личных его приятелей. Никакой, однако, самостоятельности вся эта придворная чиновничья иерархия не имела. Всем как при дворе, так и в государстве ведал лично король. Он лично всем ведал, лично отдавал распоряжения, лично предводительствовал на войне, лично управлял и судил.[78]

Таким образом, если польский историк в своей «Истории Польши» дал некоторую картину общественного строя и общественных отношений в Польше в начальный период монархической Польши, то допястовская Польша представлена у него в этом отношении весьма поверхностно, и поверхностно именно потому, что он рассматривает историю польского народа в изоляции от других народов — и в первую очередь от прочих славянских народов — и в своих изучениях допястовской Польши ограничивается только письменными польскими источниками, забывая, что письменные источники в данном случае, особенно если они при этом молчат по интересующему историка вопросу, не являются решающим документом.

XI

Проф. Бобржинский является представителем старшего поколения польских историков. Первое издание его «Истории Польши» вышло в 1877 г. Можно было бы предполагать, что за время, истекшее после 1877 г., польская наука обогатилась новыми данными, которые могли дать ей основания пересмотреть свои старые позиции в вопросе об общественном строе у польских славян в древности или же что в трактовке национального прошлого польские историки сумели выйти из заколдованного круга национальной обособленности и подойти несколько шире к данной проблеме, учитывая не только данные польских источников, но и огромные достижения в этой области соседей и в первую очередь русской науки, достижения которой они вообще обыкновенно замалчивали… Предположения наши оказались, однако, не отвечающими действительности. Перед нами труд польского историка Арнольда Станислава (Arnold Stanislaw) 1927 г. — «Poczatki panstwa Polskiego».[79] Несколько начальных строк посвящены в ней интересующей нас проблеме. Вот что мы читаем в этих строках: «Политический строй польских племён, конечно, немногим, в общих чертах, отличался от того, который в это время существовал у других славян. Однако, вопреки тому, что неоднократно утверждается ещё и сейчас, он не имел черт родового строя» [подчёркнуто мною — авт.] Родовые союзы существовали, утверждает автор, в наиболее прочно сложившемся виде, вероятно, только в деревнях, где самый старший в роде, староста, имел, конечно, довольно значительное влияние на своих кровных родственников, улаживал споры, исполнял некоторые обрядовые функции, например, при заключении браков и т. п. Нов исторических источниках нет следов, говорит автор, чтобы он когда-либо выступал в политической роли, как вождь или владетель. Западное славянство, вместе с Польшей, в IX–X вв. уже давно имело за собою период сложения небольших племенных государств с княжескою властью во главе.

Эта власть существовала у славян, утверждает автор, уже в готское время (IV в. н. э.), ибо славяне именно от готов приняли термин kniedr, позже ksi^dr, затем kn$r, который мог возникнуть только от готского kuninga. Несомненно, старшим по происхождению княжеским титулом, говорит автор, был славянский wlodyka или wlosciciel, сохранившийся ещё в значительно позднейшее время у разных славянских народов, равным образом как и хорошо известный в Польше термин — господин (стр. 51).

Вот и все, что мы узнаём о дофеодальном периоде в истории Польши из книги современного польского историка проф. Арнольда.

Оказывается, таким образом, что политический строй польских племён, который, по автору, немногим, конечно, отличался от того, который в это время существовал у других славян, в действительности отличался от него очень многим: во-первых, он не имел черт родового строя, и, во-вторых, родовые союзы существовали у польских славян, вероятно, только в деревнях. Спрашивается, что же после этого остаётся в политическом строе польских племён, что сближало их, по утверждению польского историка, с прочими славянами? По-видимому, ничего, потому что польские славяне не знали родового строя, а если и знали его, то, вероятно, только в деревнях. Что значит это последнее утверждение автора? Что он понимает для дофеодального периода в Польше под термином деревня и какой тип населённого пункта, очевидно, существовавшего, по его мнению, в это время в Польше, он противопоставляет деревне? По-видимому, это было значительное население, если отсутствием у него черт родового строя автор характеризует в основном общественный строй Польши в древности. Однако не является ли это категорическое утверждение автора простым недоразумением? Никакого другого населения, кроме деревенского, дофеодальная Польша не знала, как не знали его и другие славянские племена на востоке и западе. О городах в современном смысле слова говорить не приходится, потому что их не существовало. А если кое-где в городах-замках и существовало осёдлое население, то его составляли в это время князь со своим окружением и гарнизон, не представлявшие собою, во всяком случае, основного населения страны.

Таким образом, то весьма немногое, что по интересующему нас вопросу об общественном строе допястовской Польши сказал Арнольд Станислав в своём очерке 1927 г. «Poczatki panstwa Polskiego», не внесло в вопрос никакой ясности, и самый вопрос затронут автором весьма поверхностно, мимоходом, как несущественный вопрос, как вопрос, имеющий будто бы для истории образования Польского государства скорее чисто формальное значение, чем значение по существу, как объясняющее самый процесс образования государства и его древнейшие исторические судьбы.

XII

В задачу нашего очерка не входит обзор высказываний польских историков по вопросу об общественном строе в Польше в древности, т. е. до образования монархической пястовской Польши. Для этого потребовалось бы слишком много времени, потому что нигде среди славян буржуазными историками не было положено так много «добросовестных» усилий на то, чтобы